Не знаю как представление об идеальном отдыхе вязалось с тем как я действительно провожу время, но мне совершенно точно это нравилось. Это было необходимое мне одиночество, но одиночество живое; необходимая мне компания, но компания без обязательств. Без причин соблюдать этикет и оставаться вежливым.
Я думал о том, как Гунун решается вот так оставлять дома совсем незнакомых людей, но ободрял себя тем, что он опытный человек, и понял что мне можно доверять. Тем более, я не знал – может, у него действительно неотложные дела, и я первый, кому он доверил дом и собаку. К тому же – Луми неплохой охранник. Вряд ли она будет спокойно наблюдать, если я начну выносить ценности. Мне казалось, она вообще не даст мне уйти, если я захочу. И не имея огнестрельного оружия, бороться с ней, в общем, бесполезно. Я прекрасно понимал, что за её красивой улыбчивой мордахой скрываются сорок два зуба, способных, если потребуется, не оставить на мне живого места.
Если бы меня спросили – чем я действительно занимался весь день, я бы вряд ли нашёл что ответить. Бывают дни, кажущиеся очень цельными – они наполнены внутренним движением. Внешне ничего не происходит и взявшись их вспоминать упираешься в стену собственного молчания. Вся прелесть таких дней именно в их абсолютной сиюминутности. Они важны своим настоящим, а не воспоминаниями. И это был именно такой день. Я гулял, гладил собаку, что-то ел, даже заглянул в комнату, чем-то похожую на библиотеку или кабинет. Не знаю что там делал Гунун, но я убедил себя, что смело могу войти. Дверь была открыта, а я честно не интересовался ничем, кроме нескольких полок с книгами. Разглядывая корешки я пытался узнать – Гунун привёз их с собой, или заказывал по почте? А, может, это подарки?
Среди прочего, на полках стояло довольно много книг про собак. Художественной литературы, где они были либо в центре повествования, либо играли эпизодическую, но несомненно важную роль. Это походило на коллекцию, и я удивился, потому что совсем не подозревал, что про собак написано так много. Мне на ум первым делом пришёл бы «Белый клык», и то пока я не вспомню что он, вообще-то, волк. Хотя у Лондона есть ещё и «Бурый волк», а он – самая настоящая собака. Как и «Джерри-островитянин». Как и «Зов предков».
Помимо «Собаки Баскервиллей» Конан-Дойла, чеховской «Каштанки» и джеромовской «Лодки» тут были «Собачьи истории» Джеймса Хэрриота, и «Собачье сердце» Булгакова; «Немой свидетель» Агаты Кристи и «Муму» Тургенева. Я брал с полки том за томом, и открывал для себя «Исследования одной собаки» Кафки, «Невероятное приключение» Шейлы Барнфорд, «Путешествие с Чарли в поисках Америки» Стейнбека. Отдельно новеллы Томаса Манна, где внутри коричневой обложки «Хозяин и собака» соседствовала с «Тобиасом Миндерникелем»; отдельно новеллы Мопассана, где под фиолетовой мягкостью был «Страх», и была «Вендетта», и был «Пьеро». В один ряд стояли «Ангелы-хранители» Дина Кунца и «Куджо» Стивена Кинга, «Джейн Эйр»