Не редко мечтания сильнее всего постороннего, ведь они – то самое твоё, они есть ты, и от них никуда не сбежать. Утром не до них, а днём до них нет времени, вечером без них уже устал, поэтому, как только наступает ночь, все твои тайные мечтания приходят к тебе и выстраиваются в километровую очередь с одним желанием – напомнить о себе, чтоб никогда о них не забывал.
Обременённый богатством мысли спит, как убитый. Дай лишь удобно присесть, как храп услышит каждый.
И сказать то больше нечего. Бремя – не подарок, как и время. Кого-то обременяет и счастье в своих различных проявлениях. Такое бремя считается подарком, но вкус его иссякнет на глазах.
Луна над стеклянным потолком потеряла свою полноту и для художника похожа на калеку, напоминала незаконченный шедевр. «Ты стала лишь напоминанием своей души!», – вслух произнёс он, но тут же вычеркнул из головы, посчитав фразу двусмысленной и несправедливой.
Над стеклянным потолком пролетела тучка и заставила художника в который раз открыть глаза. На миг всего его луна исчезла, а сон ушёл, быть может, до утра. Да и приходил ли он вообще?
Вскочил с кровати и начал собираться. Даже для него самого это действие стало непредсказуемым…
Душу луны непременно возьмёт с собой в путь, его раздражает всё незавершённое – не простит себя, если не закончит. Душу силуэта обязательно прихватит, в ней он видел ответы на будущие вопросы, но понять их можно не сейчас!
«Так! Что же ещё взять?», – думал Арлстау, но напрягался зря – брать то больше нечего. Сейф, если только очистить от лишних пачек бумаги.
Вновь вернулся в кровать пробовать заснуть, мечтая о чём-нибудь.
О чём же мечтал художник, владеющий, единственным в своём роде, даром на Земле? Деньги у него есть, и их у него много, и ими он нашёл какой-то толк, поэтому мечта большинства людей отпадала сразу же. В славе не нуждался в силу неуловимой взгляду мудрости, и слава это то, что может загнать человека в угол и ограничить его мир настолько, что от него могут остаться лишь четыре стены и потолок, а это способно убить любой дар. Такой поворот ему не грозил, ведь он не собирался мелькать своим лицом перед любопытными камерами.
Может быть, художнику нужно могущество? Это, скорее всего, ближе к истине, но ещё далеко от её нутра. Владея способностью нарисовать любую душу, какую только пожелает, даже душу далёкого солнца, он уже наделён определённым могуществом. Получается, могущество ему не может быть мечтою.
О чём же мечтал художник? Мечтал для себя или для людей? Желал изменить свою философию или философию человечества? И в какую же сторону он желал изменить эту, так называемую, философию?
От раздумий отвлёк незнакомый голос –