Аксинья приняла свечу и подожгла траву. Тонкий дымок поднялся от связки, заклубился над очерченным кругом, словно ветра и не было. Глаша откупорила бутыль и принялась поливать красным густым питьем землю перед собой. В нос ударил хмельной дух. Леся отшатнулась, но Стешка подхватила ее за руку.
– Стой, сестрица, стой, нужно быть внутри…
Они стояли в границе круга, все четверо – Аксинья в центре, Глаша напротив нее, Леся по левую руку, а Стешка отошла в сторону, чтобы встать по правую.
– Дождь на землю льется, в землю бьется, – хрипло пропела Аксинья. Дым от связки трав, тлеющей в ее пальцах, стал еще гуще, еще плотнее. – Ты – земляная вода, запрети небесной литься, уведи тучи, осуши кручи.
Леся вздрогнула, не понимая, почему слова странного наговора кажутся ей такими знакомыми.
– Небо сухое, солнце золотое, – проговорила Глаша.
– Небо сухое, солнце золотое, – откликнулась Стешка.
И просяще посмотрела на Лесю, мол, повтори, скажи это, ну!
Олеся представила, как дико и странно смотрятся они сейчас, стоя так близко друг к другу, очерченные угольным кругом на земле, залитой брагой. Но Аксинья стояла, сжимая в руке почти сгоревшую связку травы, и смотрела прямо на нее, не моргая, не шевелясь.
«Соглашайся с ними, – напомнила себе Леся. – Делай, как они велят. Ты же поклялась».
– Небо сухое, солнце золотое, – пробормотала она.
И ветер взвыл с утроенной силой. Аксинья пошатнулась. Испуганно вскрикнула Стешка. В отдалении вспыхнула молния, ей тут же откликнулся гром. Деревья заскрипели, где-то рухнуло со скрипом и скрежетом что-то большое и могучее, может, столетний дуб, может, гигантская ель. Леся попятилась, но поняла, что тело не слушается. Страх сковал его. Границы круга не давали убежать в дом.
– Дух лесной, помоги! – закричала Аксинья.
– Лес живой, лес могучий, помоги детям своим! – запричитала Глаша.
А Стешка подхватила лежащие на земле куриные тушки и побежала в сторону деревьев.
– Небо сухое, солнце золотое, – принялась повторять Аксинья. – Небо сухое, солнце золотое. Небо сухое, солнце золотое… – И яростно бросилась к Олесе. – Говори, паршивка, говори!
В порывах бури ее волосы расплелись, кожа на острых скулах натянулась, и вся она – худая, старая, могучая, – стала похожа на ту самую смерть, что прячется под плащом, сжимая в руках косу. Только вместо косы в ее длинных пальцах блестел серп.
Не зная, что делает, Леся шагнула вперед, выхватила его из ладони Матушки и сжала лезвие. Рана, закрывшаяся было, полыхнула болью. Кровь снова потекла по запястью, но Леся ничего не чувствовала.
– Небо сухое, солнце золотое! Я тебе свою кровь, а ты мне защиту. Я тебе свое слово, а ты мне силу дай, – забормотала она, зная откуда-то, что силе не