Камилла чувствовала себя хорошо в любой одежде: в платье, в юбке, в брюках, в коротких и длинных шортах – светлых и темных, вызывающе ярких и неброских; в кроссовках, сандалиях и туфлях-лодочках на десятисантиметровых шпильках, а то и выше.
Ей нравилось постоянно менять внешность и прическу: поносив некоторое время химическую завивку «барашком», по выражению Ванессы, она потом несколько недель ходила с совершенно гладкими волосами, каштановый цвет которых подчеркивал зелень ее глаз и матовый цвет лица.
Клементина вошла в столовую. Камилла долго смотрела на невестку, после чего подошла к ней и сдержанно поздоровалась:
– Привет, ты прекрасно выглядишь! Как дела?
На лице Клементины появилась улыбка, скорее напоминавшая судорогу. Окинув Камиллу ледяным взглядом, она вздернула подбородок и стала похожа на страуса, пугливо высунувшего голову из высокой травы. Невестка приблизила свои обветренные губы к уху Камиллы.
– Отлично, спасибо! Я была на кухне: бедняжка Матильда, она там совсем выбилась из сил.
Калинья, наблюдавшая за этой сценой, шепнула подруге:
– Мне кажется, она посылает нам какой-то месседж…
– Прекрати, иначе я сейчас лопну от смеха!
Калинья настаивала:
– Сама же видишь! Ей надо как-нибудь сказать, что юбка-карандаш и трусы с начесом – не лучшее сочетание! Как ты это называешь?
Камилла закашлялась, чтобы скрыть клокочущий в горле смех.
«Синдром четырех ягодиц»!
– Ах да, точно, эта резинка разделяет надвое каждую сторону… два раза по две ягодицы… вау, секси-герл Клементина!
– Замолчи, говорю тебе! Пойду на кухню поздороваться с Матильдой… и успокоюсь немного.
– О’кей, красавица!
Калинья пошла на террасу забрать близнецов, напевая вполголоса: «Oh Baby! I’m sexy girl! Oh Baby! I’m nasty girl!»[4]
Камилла предпочла поскорее уйти.
Длинный коридор вел в кухню, где через высокие двустворчатые окна, выходящие на юго-восток, щедро лился свет полуденного солнца.
Стены коридора украшали гобелены, которые всегда придают особый облик старым домам, в которых сохранилось дедовское убранство.
Огромные застекленные портреты всех предыдущих владельцев и членов их семей, казалось, следили и оценивали каждого гостя, посмевшего вторгнуться в их владения.
Камилла с любопытством разглядывала этих застывших персонажей, похожих на фигурки волхвов в рождественской сцене поклонения младенцу Иисусу. Выше всех, над огромным подсвечником, висело фото Ришара и двух его братьев двадцатилетней давности. Место, предусмотренное для внуков,