Это был молодой человек лет тридцати с незаметной полнотой тела по причине почти двухметрового роста, с крупным носом на мясистом лице и круглыми подвижными черными глазами под низким лбом, поверх которого лежали прямые густые черные волосы. Казалось, что все в нем источало добродушие. Походка была мягкой и осторожной, словно он боялся кого-то ненароком задеть своим массивным телом. Таким же мягким и осторожным было обращение к людям: он всегда первым здоровался, первым улыбался и всегда тепло прощался.
Его роскошная собственная «Волга» (подарок отца) служила с такой же легкостью, как и он сам, дежурной начальству прокуратуры.
Подельники Абсамата радовались, что наконец-то дело передали хорошему следователю. Много было разговоров о том, что если бы с самого начала дело вел он, то все было бы по-другому. Да и он сам поддавал жару в эти разговоры, соглашаясь с ними.
В это время (когда Искендер был старшим) состоялся разговор с ним, запомнившийся Абсамату своей искренностью по той простой причине, что ни к чему не обязывал.
– Неблагодарная у вас работа, – как-то посочувствовал Абсамат и объяснил свою реплику:
– Как бы вы не работали, все равно вами недовольны.
– Да, – согласился он и, тронутый сочувствием, продолжил, -вот ты думаешь ваше дело легкое? Нет, не легкое, а напротив – очень сложное и трудное. Запутались вы все. Разве вам это нужно было? Кому он ваш план нужен был? Директрисе разве что, а она на вас все валит. Вот и попробуй распутай это дело. А распутать надо. И при этом справедливо. Вот как!
«Хорошо ты говоришь, – думалось Абсамату, – но вот будет ли так, как ты говоришь. Не верилось в это. Не верилось, что вот они сами (следователи и прокуроры), как говорил он, по своей воле, служебным обязанностям или еще из каких-то побуждений теперь начнут выяснять истину и устанавливать справедливость по делу».
Действительность подтвердила худшие опасения. Из Фрунзе начали требовать сдачи дела в суд. Прежнего следователя – Акмата -вдруг вновь назначили старшим в группу, сместив «хорошего» следователя – Искендера- к нему в помощники (как потом узнал Абсамат, об этом ходатайствовал прокурор, надзиравший за следствием, тот самый, с которым следователь вел дело с самого начала. «Рука руку мыла».
«Хороший» же следователь теперь при встрече, разводя руками, говорил:
– Что поделаешь? Но вот, если и на этот раз суд вернет дело, то тогда уж точно его дадут мне, и я вас всех оправдаю – и по-прежнему источал добродушие.
А подельники Абсамата искренне сожалели о случившемся, не сознавая того, что дело не в следователе, а в системе, которая кормилась не за счет рядовых исполнителей (у них и не было таких средств, чтобы кормить систему), а потому отстаивала