Мама (крайняя справа во втором ряду) среди однокурсников и преподавателей факультета, 1947 г.
Заметки на полях
Мама в 1947 году блестяще окончила факультет иностранных языков Московского городского педагогического института им. В. П. Потемкина (который потом объединили с МГПИ им. Ленина, или Ленпедом). О том, что мама была лучшей студенткой факультета, я знала от ее подруги-однокурсницы Ираиды Эрастовны Воронцовой, а позже услышала от одного из маминых профессоров. Когда я пробовала сдавать экзамены в Ленпед (пошла туда за компанию с подругой и, конечно, не поступила), Владимир Дмитриевич Аракин, известный советский филолог, был председателем моей экзаменационной комиссии и вспомнил (через 25 лет!) мою маму: «Зиночка Моргунова! Это была наша самая яркая звездочка».
Мама всегда была тонким буфером между папой и бабушкой, двумя сильными, независимыми характерами, и один бог знает, чего ей стоило «уживать» мать и мужа под одной крышей и в конце концов съехаться всем вместе в нашу первую отдельную квартиру – малогабаритную хрущевку в Черемушках. Но даже тогда бабушка не утихла, а пока мы жили в ее шестиметровке, папа был безоговорочно записан в «примаки».
Я, конечно, слышала бабушкины высказывания в адрес папы, но в детстве никогда не чувствовала, что в семье был конфликт. Я поняла это намного позже. А маленькой я просто считала, что бабушка такой и должна быть – на всех ворчать смешными словами, все знать и всегда «дело говорить» – по-другому и быть не может.
Лингвистическое отступление про бабушкин острый язык, прибаутки и деревенские байки
Бабушкино ворчанье стоит отдельных воспоминаний. Она не ругалась «плохими словами» (в нашей семье вообще никто никогда не ругался матом, и я его физически не выношу). Но отсутствие «крепких» слов бабушка с избытком восполняла яркими образами. Видимо, поэтому в памяти и остались «картинки», нарисованные ее острым языком.
«Ты что – верблюд двугорбый, чтобы при детях плеваться? Так и верблюд за тобой не угонится – гляди, сколько налузгала» (это про тетку, которая грызла семечки около нашего подъезда). «Иди, друг ситный, откуда пришел. И не так себе иди, а быстро» (так бабушка выпроваживала с нашего двора случайно забредшего туда пьянчужку). «Ах ты, морда твоя усатая. Накрутят тебе когда-нибудь хвоста по самый копчик, будешь знать» (это бабушка приветствовала кота Ваську, который лез в форточку после очередного загула). «Я твое бескультурье с батареи убрала, в таз кинула. Витька заходил, а тут нате вам». Соседка, забирая из таза свое нижнее белье, отшучивалась: «Ой, да ладно, Прасковья Павловна, а то Витька исподнего не видел. Мое-то получше, чем у его Верки». Бабушка: «Мели, Емеля, твоя неделя. Я вот послушаю, что Верка на это скажет, если уши не отсохнут».
Насчет исподнего бабушка тоже высказывалась: «Ты еще сюда в исподнем заявись.