Девочка в разных ботинках. Любовь Гвоздилина

жизни было загадочное «восточное замужество», так и оставшееся во многих обстоятельствах семейной тайной. В голодные 20-е годы она уехала куда-то на юг, предположительно в Баку, и там вышла замуж за иранца Аббаса Мамеда, который торговал с Россией чаем. Родила маму и вскоре сбежала с ней, крохотной, через форточку от своего богатого мужа, когда тот собирался увезти их к себе на родину (я сама и не раз слышала от бабушки о том, как она сначала просунула в форточку запеленатую маму, опустила ее на полотенце, а потом вылезла сама). Свидетельством этой истории была мамина метрика (документ о рождении) с экзотическим отчеством – Абасьевна (с одной «б»)7 и кожаная коробочка из-под чая с дорогими украшениями.

      Заметки на полях

      Из украшений мне запомнились клипсы с бриллиантами в форме цветочков, брошь и кольца с разноцветными камнями, золотая цепочка красивого плетения…. Эта коробочка была одной из моих детских игрушек – бабушка относилась к ней без пиетета, и сама вытаскивала ее из своего шкафа, чтобы меня занять.

      Много лет спустя, когда мне нужен был костюм для исполнения восточного танца, бабушка твердой рукой обломала сложные винтовые замочки от клипсов и нашила бриллиантовые цветочки вместе с другими драгоценностями на бархатный ободок мне на голову. Получилось очень красиво, а мой тренер тревожно прижимала к себе этот бесценный головной убор до и после выступления, чтобы с ним ничего не случилось. К сожалению, коробочка с украшениями в семье не осталась – затерялась среди одежды, которую после бабушкиной смерти забрали «на память» ее дальние родственники.

      Бабушка окончила 4 класса церковно-приходской школы, но быстро считала в уме (сдачу в магазине и мои примеры по арифметике, когда я пошла в школу), говорила прибаутками и знала наизусть многих русских поэтов. Свои первые стихи, отрывки из некрасовских поэм «Саша» («Плакала Саша, как лес вырубали…») и «Мороз, Красный нос» («Не ветер бушует над бором…»), я выучила с ее слов.

      А еще бабушка «знала приличия». Я твердо усвоила, что с голыми ногами и руками «в город» выходить неприлично, надо «прикрываться» (надевать чулки и пыльник – легкое летнее пальто). Бабушкино веское слово, как правило, было последним в соседских спорах, хотя кухонные разборки она не жаловала – величественно уходила в свои шестиметровые покои.

      Бабушка ни с кем «не выясняла отношений», не только на кухне. Уронит одну-две острые фразы и замолчит или вовсе удалится. И нежных чувств она словами особо не выражала – ни к маме, ни ко мне или позже – к моей младшей сестре. Но я точно знаю, что у бабушки была своя «формула любви» – она всегда и надежно была рядом8. В детстве я об этом, конечно, не думала, я просто жила в этой любви, как в прочном коконе, а сейчас вспоминаю события и вижу зримый образ бабушкиной «формулы».

      Однажды, года в четыре, я упала с железной лестницы – летела несколько ступенек вниз