Даже дятел не стучит по дереву, только вздрагивает да переворачивается: то вниз головой послушает, то обратно вернется головкой вверх.
Даже старая ворона слетела с дерева, опустилась наземь перед диковиной, села напротив пенька, склонила голову.
Вот оно что это такое – когда музыка настоящая: и понять нельзя, да понятно все, и не в том дело, чтоб понять да узнать, а в том дело, что непонятное близким и родным становится. Что за дудочка такая, что за дед такой, что за пение слышно из дудочки, было все это или не было, кто узнал про то или выдумал? И дудка простая – липовая, и неважно, было или не было, все одно, что узнал, что выдумал, раз красиво – никакой разницы. Есть одно только чудо на всей земле – тайна песни… (Не финалится само, придумать надо.)
Есть тайна в бесконечных песенках «У попа была собака…», «Шел я как-то через мост» или «13 негритят» – тайна повтора. В первый раз «У попа…» – озорство, во второй – смешной ужас от ощущения очевидно бесконечного, в третий – уже осмысленно и подсказано, что это – о бесконечности цикла. Я хотел бы сделать несколько «бесконечек», есть пока три. Я называю их «орнаментами» (в орнаменте обычно нет начала и конца, он замкнут на себе): 1. «Как у Ванечки была варежка» (для меня это о взаимосвязи бессвязного, как закона жизни и вечного, шутливость интонации – только грустнее и ласковее). 2. «Фома и Ерема» – мощная формула бесконечной глупости (дурак – это надолго). 3. «Птицы и дудка» – искусство и мир, тоже дорога в бесконечность. Я думаю, эта форма очень богата. Но опять-таки – постижение непостижимого через остроту условности самой конструкции.
Ц м о к: Заболел, ослабел, колдовать не могу. Начинаю заклинание – забываю продолжение, вспоминаю продолжение – забываю окончание, только вспомню окончание – забуду, с чего начал: не то колдовать хотел, не то отколдовывать.
Взял сегодня крота, превращать стал в кота, а зачем – не помню: кот вышел слепым. А к чему кот слепой?
К в а к: Будет такой… Подземный кот…
Ц м о к: Тогда лучше крот – он пророет ход.
Я умереть не могу, но могу забыть жить. Я не умру – я истлею. Выйду весь! Про нас не говорят – он умер, про нас говорят – весь вышел. (Про нас не говорят – жил да умер, про нас говорят – был, да весь вышел.)
22.08.80 г
Что-то все запуталось. Гена Харлан – парень для меня совсем непонятный. Он что-то такое месяц делал. Сейчас вдруг ему кажется, что он может все это написать в четыре дня. Два раза он ловился сам (я его не ловил) на подлянке – я ему говорю: «Почему ты не написал режиссерский сценарий?» Он отвечает: «Вы же автор!» Дескать, тебе уплачено – ты и пиши. А потом вдруг, но принят ведь сценарий Коляденко – стало быть, не надо писать.
У него такая история уже была с другими худруками. Сначала просит о помощи, потом практически отвергает ее, заставляя подписываться под своими «решениями». Отказаться от него значит убрать его с картины. Неблагородно. И потом, я перед людьми, которые