Сунув легендарный Алкинор (если это и впрямь был он) своему ошарашенному противнику, лорд, не оглядываясь, пошел прочь. Чутье говорило ему: сейчас удара в спину не последует. Страж, так и не применивший заклинаний во время их краткого столкновения, был по-своему благороден: он желал поединка чести, который решается для эльфийских сердец, вдруг ставших горячими, только холодной сталью. Холодной…
Даагон знал: Энрах соврал. Не из-за Эосты он ударил в колокол, иначе пришел бы сразу за ней, вторым.
Но и эта мысль отступила.
Лорд вдруг понял, где именно чудовищно ошибся.
Он с особой ясностью осознал: никто, кроме воистину благородной и чистой эльфийки, настолько чистой, что иногда она слышит голос самого Галлеана, – никто больше не упомянул о том, ради чего им предстоит взять древо рода Эрсетеа. О благе всех. О спасении всех.
Зато они не стыдились признаться, что каждый из них преследует мелкие личные цели, на худой конец – узколобые интересы клана. «Как и ты сам, Даагон. Особенно – ты», – сказал он себе.
Не в древесных стволах надо было искать гниль и не в корнях священных рощ. Черная тень Древа Смерти давно накрыла эльфийские земли, но никто не видит ее, да и не способен увидеть.
Потому что каждый сам чуть-чуть стал тенью.
Кроме тех, кто еще может слышать голос бога.
Глава 3. Катастрофа
С деревьев тихо сочились и медленно опускались наземь листья – золотые слезы осенних эльфийских рощ, оплакивающих покинувшего их создателя. Тишина удивляла – видимо, уже все эльфы, кто был свободен от дозоров, собрались посмотреть на состязания.
«Дважды в твоих руках было спасение, Даагон. Ты бы увидел его, если б не ослеп тридцать лет назад. Если б не хотел больше всего на свете найти сына и спасти его. Тебе надо было похитить пророчицу, когда она пришла в твой дом. Призвать грифона и лететь с ней в священную рощу. Тебе нельзя было медлить ни секунды после того, как она ударила в колокол – не для себя, для других, – и отдать в ее руки древо Эрсетеа.
Но еще не поздно. Ты можешь похитить ее сейчас, и архонты вынуждены будут объявить состязания завершенными и провести ритуал разрыва. Еще не поздно…
Но ты этого не сделаешь».
Шаг лорда замедлялся.
Застывшие ветви и замерший воздух делали неуместным любое движение, кроме одного, – опуститься и прильнуть тихим листом к своим предкам, к братьям и сестрам, ставшим эльфийской землей.
Заставляя себя переставлять ноги, вдруг ставшие слабыми травинками, Даагон пытался понять, откуда нанесен невидимый удар. Потом упал, сжав желтые слезы рощ в горсти, и призвал целительную силу земли. Давление атаки разума ослабло. Эльф почуял, где его враг, – за спиной.
Кувырок, и с руки Даагона, привставшего на колено, сорвался столб пламени, дугой пролетел над верхушками деревьев, ударил в ложбину, откуда шла атака. Ощущение присутствия врага разом исчезло, а звуки, наоборот, вернулись. Их было много: трубил рог, свистели стрелы,