Мэйт Рэйес останавливается, собирает волосы, прилипшие к шее, переводит дыхание. Весь ноябрь здесь был на удивление тёплым, но сегодня пошёл первый снег, а к вечеру ударили морозы, и лужи покрылись тонкой корочкой льда.
В окнах уже не горит свет, и ни единой машины не встречается Мэйт в пути. Разглядывая высокий готический собор, Рэйес раздумывает, что прежде не позволяла себе задерживаться в одном городе на такой долгий срок. Но Варшава поглощает всё внимание, впитывается в кожу, приучает к языку и сводит с ума видами. Будь то величавый Вилянувский Дворец с его садами – смотришь на всё это и мечтаешь о жизни в королевской семье XVII века. Или скромный ресторанчик, что спрятался от любопытных глаз туристов и их вездесущих путеводителей.
Мэйт предпочла работать в невзрачном кафетерии с пошарпанными столиками и бессменными посетителями, чтобы в противовес этой обыденности проводить вечера в «Na gargulcu». С грозными горгульями, встречающими в вестибюле и оправдывающими название заведения. С росписью рисунков на стенах, наталкивающих на мысль, что художник имел какие-то психологические проблемы. С барной стойкой, которая впитала в себя ядерный коктейль пролитых напитков – хмелеешь от одного запаха. И, что самое сейчас важное для Мэйт, с неоправданно низкими ценами. Как она может даже подумать о том, чтобы покинуть этот волшебный город? Никогда больше не отведать «горгульих» фляки1 и не выпить местную Татру2? Не потратить вечер на рассматривание кос, в которые бармен заплетает свою почти викинговскую бороду?
Уже два года Мэйт путешествует из страны в страну, из одного конца планеты в другой. Видела немало диковинного и захватывающего дух. Но именно такие рестораны со своей атмосферой, такие люди, как местный бармен с арсеналом сверхъестественных историй ещё дают чему-то удивляться.
Для ужина у любимых горгулий сейчас слишком поздно. Так что, дабы отвлечь себя и занывший от воспоминаний желудок, Мэйт думает о женщине, которую встретила на выставке пару дней назад. Арабка или, может, турчанка. Она называла Рэйес своё имя, но та запомнила лишь букву «Ха» в начале. Мэйт и не казалось это важным, вот только через пару часов после того разговора, она проснулась с навязчивой идеей. Нашла карандаш на дне сумки, взяла из принтера соседки листы и рисовала до самого утра.
Рэйес всегда испытывала необъяснимый трепет перед художниками. Музыка тревожит струны в твоей душе. Ты закрываешь глаза и чувствуешь себя в другом мире. Музыкант разговаривает с тобой посредством мелодии, делится сокровенным. Поэт сложит слова в волнующие строки, которые витиевато сольются, а после будут наложены на музыку и превратятся в песню. Писатель поместит тебя в свой мир при помощи магии слов, окружит атмосферой истории и заставит забыть о проблемах реальности. Но в красках и тончайших деталях всё это покажет тебе только художник.
Люди вокруг Мэйт частенько повторяли, что всему можно научиться, стоит лишь приложить достаточно усилий. Но талант и умение – вещи непростительно разные.
Теперь Мэйт чувствует себя одной из них – владельцев дара, а не навыка. Вот уже третий день при каждой свободной минутке Рэйес принимается рисовать наброски на салфетках и в блокнотах других официанток. В детстве она упросила родителей, чтобы ей наняли учителя, но терпения и девочки, и наставника хватило ненадолго. Всё получалось из рук вон плохо. Одних только героев комиксов про Гарфилда Мэйт срисовывала без проблем. Теперь же она точно знает, как придать объём нарисованной фигуре, как совладать с акварелью, прежде бестолково растекающейся по листу, как смешивать краски, чтобы рисунок не выглядел грязным. Ей необходимы ответы, что произошло в ту ночь. Через несколько дней Мэйт их получит.
А сейчас из-за угла появляется старенький жёлтый «жук». Дождь начался всего пару минут назад, заливает теперь лобовое стекло, и водитель вряд ли заметит велосипедистку на дороге. За своими мыслями Рэйес тоже не успевает отреагировать и запоздало уходит в сторону. От резкого разворота велосипед заносит на бок. Мэйт чувствует только, как горят колено и плечо, а фары машины ослепляют.
Водитель ни за что бы не успел остановиться. Но Мэйт открывает глаза. Велосипед придавил ногу, правая рука ноет от боли, но в остальном, кажется, цела. Тогда, где «жук»?
Белёсый дым валит из-под капота, смятого об фонарный столб. Рывком Рэйес освобождается от велосипеда, подскакивает к машине. Дёргает дверцу раз-другой. Но та не поддаётся. Мэйт припадает к стеклу, руками прикрывает глаза от дождя. Пожилая дама лежит грудью на руле и не подаёт признаков жизни. Из последних сил Мэйт дёргает дверь на себя, и та всё же открывается.
– Пани! М-м-мэм!
На её слова женщина не реагирует. Мэйт приподнимает её за плечи и видит, что голова у водительницы разбита, а кровь заливает лицо. Замечая, что женщина азиатка, Рэйес лопочет что-то на японском, из которого знает от силы четыре слова. В своём кармане Мэйт находит телефон и уже набирает номер скорой, когда водительница раскрывает глаза. Она в упор смотрит на Рэйес, но взгляд пуст.