– Жить здесь думаешь?
– Если не прогоните. Прогоните – дальше пойду. У меня теперь дорог много, да путь один.
– А умеешь что? Окромя как разбойников на деревни да обозы наводить?
Ухов вскинулся, глаза сверкнули бешенством, но взял себя в руки: имел староста право на такой вопрос. Помолчал немного, успокаиваясь после вспышки гнева, и заговорил все тем же спокойным размеренным голосом:
– Да все, что нужно умею. Работы не бегаю, стрелять обучен, по лесу ходить и выследить кого надо могу. А то и укрыться от кого ни то. Приставите к делу, пригожусь где-нибудь.
Отец хмыкнул и задал давно вертевшийся на языке вопрос:
– Ты в прошлый раз в деревне присматривал, нет ли чего пограбить?
Ухов покачал головой отрицательно:
– Нет. Отряд мимо прошел, а я за разведку. Должен знать, что в тылу остается. Деревня пустая очень меня удивила, вот и решил пройтись по домам.
Отец с сомнением смотрел на штабс-капитана, но тот безропотно выдержал его испытующий взгляд.
– Ну хорошо. А чего сбег тогда?
– А ты б на моем месте не сбежал?
Отец протянул с сомнением:
– Ну да, ну да… И все же не пойму – ты зачем пришел? Доверия к тебе нет, это ты должен понимать. Тогда на что надеешься-то?
И тут Ухов сказал такое, от чего у Матвея упало сердце:
– Попался отряду в тайге человек, Бирюком назвался, – сказал и уставился отцу в глаза.
Отец спросил:
– Ну и?
Ухов усмехнулся:
– Вот тебе и «и». Рассказал он, что в этих местах люди шибко душевные живут.
Отец нахмурился и спросил, глядя на Ухова недобро:
– И где теперь Бирюк?
– А кто его знает? Он от дедушки ушел, он от бабушки ушел… Посадили его под замок, а он возьми и уйди ночью.
Отец перебил:
– Где это было?
Ухов остро глянул на отца, будто иголкой ткнул:
– Далече отсюда, по пути на Уймон. На дневном переходе я его прихватил. Он шел параллельно с нами, но скрытно. Ну и на всякий случай…
– Не поломал ты его? Ломаному в тайге не выжить.
– Поломаешь такого, как же. Он только потому не ушел сразу, что я к нему со спины подошел и стволом за ухо ткнул. А так бы я с ним не совладал – шибко здоров.
Разговор с Уховым затянулся бы еще надолго, но у костра появилась Любава, до этого нянькавшаяся с самыми маленькими. Они очень любили ее пение, и каждый вечер просили спеть им колыбельные. Любава шагнула в круг света от костра, увидела Ухова и воскликнула:
– Петр Нифонтович! Вы?!
Она не верила своим глазам. Стояла, заломив руки, и смотрела над костром на сидевшего штабс-капитана. Тот посмотрел на нее, улыбнулся тепло, встал и шагнул к ней, протягивая руки:
– Любава! Как ты здесь? А где же батюшка твой с мамой?
Любава шагнула к нему, уткнулась носом в китель на его груди и горько расплакалась. Ухов гладил ее по голове и что-то негромко говорил.