– Абрам Романович! – обратился к директору Рогозин. – Когда школьную дисциплину укрепляют в ущерб основным предметам – это не хорошо. Неужели нельзя найти другое время?
Гольдман пропустил упрек мужчины мимо ушей. «Надо же – вздумал меня учить…» – в душе возмутился мужчина. Дав учителю физики высказаться, директор хладнокровно произнес:
– Георгий Константинович! Я уважаю вас, как педагога, умеющего найти подход к самым трудным ученикам. Я вижу, сколько сил и времени вы тратите на то, чтобы привить детям любовь к своему предмету, и никогда не вмешивался в методику вашего преподавания. Каждому из нас партия доверила конкретный участок работы, и каждый несет ответственность за то, как он эту работу выполняет. Я, как директор школы, отвечаю за организацию учебного процесса, потому предоставьте мне право решать, что и как делать.
– Да, но… – попытался возразить Полуянов.
В этот момент на крыльцо школы вышли ученики, географ замолчал и глянул на Гаршину. Для учителей урок был не закончен – в классах их дожидались девочки, с любопытством наблюдавшие через окна за тем, что происходит во дворе.
Гольдман заложил руки за спину и не спеша прошелся вдоль стены школы. Ученицы испугались и заняли места за партами.
– То-то… – то ли самому себе, то ли кому-то еще вслух произнес мужчина и подошел к выстроившимся в шеренгу мальчикам.
«Что он задумал?.. – недоумевал Седельский. – Неужели все директора такие вредные?» Парень смотрел на перекосившееся от злобы лицо Гольдмана и не мог взять в толк, как ему могло придти в голову стать учителем. «Похоже, он даже себя не любит»… – отметил Колька. Директор дождался, когда ученики утихомирились, и произнес:
– Я собрал вас для того, чтобы поговорить о дисциплине… В последнее время участились случаи порчи школьного имущества – это откровенное вредительство. Партия и товарищ Сталин делают все возможное, чтобы дети нашей страны получили бесплатное образование. И что?.. Как вы благодарите за возможность стать образованнее и интеллигентнее?.. Вредительством!
В строю послышался ропот, директор поднял правую руку, и воцарилась тишина.
– Мне неприятно об этом говорить, – продолжил мужчина, – но среди учеников нашей школы есть некто, кто своим недостойным поведением порочит имя советского школьника, – Гольдман многозначительно посмотрел на Стригунова и его друзей. – Мне хотелось бы, чтоб их имена были названы.
– Простите, Абрам Романович, – произнес Константин Николайчук, – в чем дело?..
– В том, милейший, что на протяжении