Ирюм. Олег Теплоухов

когда руководил Казанской духовной семинарией. Федор так и не понял, чем приглянулся суровому и властному ректору, но с тех пор следовал за ним неотступно, помогая во всех его начинаниях. Сильвестр в те годы управлял Конторой новокрещенских дел, отвечая за обращение в христианство поволжских инородцев. Рвение, показанное коренным малороссом Сильвестром на миссионерском поприще в Поволжье, позволило ему дослужиться до сана митрополита и возведения на кафедру епископа Сибирского и Тобольского. Сибирь со времен Филофея Лещинского не знала пламенных миссионеров, а потому Святейший Синод возлагал на молодого епископа большие надежды в этом отношении. Многочисленных сибирских инородцев – остяков, вогулов, тунгусов, татар – нужно было приводить ко Христу, хоть убеждением, хоть силой.

      Федор легко и охотно расставался с прошлым. Несмотря на молодой возраст, инок успел накопить на своих плечах тяжкий груз греховных деяний и непринятых решений. Теперь Федору казалось, что он оставил все свои грехи там, в далекой Казани. Бесконечные сибирские реки очистили его от скверны и приготовили к новой жизни. Полезнейшим своим качеством Федор всегда считал умение забывать – для этого нужно было только сменить обстановку. Служба у Сильвестра позволяла ему легко забыться – неугомонный иерарх был постоянно в разъездах: кого-то увещевал, крестил, хвалил или грозил расправой.

      Когда сон уже практически одолел Федора, он вдруг заприметил, как вдалеке на правом берегу реки медленно вырастают златоглавые макушки церквей. Следом из-за серой дымки дождя показались могучие белокаменные стены Кремля, подпираемые толстыми башнями. Острые маковки Софийского собора насадили на кресты низкие дождевые тучи. Тобольск предстал перед путниками своей величавой, каменной стороной, пристроившейся на высокой горе. Вскоре показался и многолюдный посад: дома были щедро разбросаны под кремлевской горой, словно кланяясь каменному граду, величественным храмам и сибирскому губернатору. Избушки тобольских обывателей тесно лепились друг другу, зажатые между Тоболом и Иртышом, внезапно показавшимся из густого прибрежного тальника. Народ суетился на берегу, нос тревожил запах дохлой рыбы, дождь продолжал сердито поливать все вокруг. Федор поднялся на ноги и тронул Сильвестра за плечо:

      – 

      Прибыли владыка. Вот он – Тобольск.

      Сильвестр продрал глаза, недовольным взглядом прошелся по округе, и, не сказав ни слова, подошел к борту судна.

      Коч медленно подплывал к пристани, покачиваясь на волнах. Деревянную пристань облепила толпа народа, здесь были: глава тобольской духовной консистории иеромонах Феофан, секретарь губернаторской канцелярии Кручинин, полицеймейстер Бабановский, ожидавшие благословения бабки-богомолки и маявшиеся бездельем тобольские зеваки. Сильвестр стоял у борта коча, опираясь на епископский жезл своим не по-архиерейски худым телом, и внимательно рассматривал встречающих – пристально вглядываясь