бурильная установка завершила свою работу, а результаты сами шли в руки, можно было подумать о возвращении домой. Алекс давно уже понял, что вся эта затея с экспедицией и проверкой самого себя на прочность характера и силы воли, ни к чему не привели. Он в сотый раз задавал себе вопрос, как и зачем он оказался тут, и ничего, кроме юношеского бахвальства ответить себе не мог. Он клял себя за тот день, когда порвал с Иланой и родителями, наговорив им при этом много нелицеприятных слов, а потом отправился на край Земли, доказать себе и окружающим невесть что. Он быстро стал тяготиться замкнутым, ограниченным пространством станции, однообразными днями, тянувшимися нескончаемой вереницей, невкусной стряпней и отсутствием развлечений. Через месяц нахождения на станции, он на дух не выносил солдафонских шуточек Генки и повторяющегося во всем Кольку. Громов не вызывал в нем чувство отторжения, он даже смог проникнуться его отчужденной философией и насмешливым отношением к жизни, но по родственному близки они тоже не стали. По вечерам Алекс, проверив результаты своей работы и не найдя в ней никаких свидетельств завершения миссии, исступленно молотил бойцовскую грушу, привезенную с большой земли. После того, как согласованные сроки вышли и стало ясно, что им придется здесь задержаться, Алексу стоило большого усердия скрывать свое разочарование и злобу, натянуто улыбаясь при встречах и вынуждено участвуя в делах группы. И вот сейчас, когда оптимизм был практически на нуле, ситуация изменилась и на горизонте замаячила перспектива покинуть это проклятое место, а для этого нужно было добыть образец для исследований любой ценой. Скоро Громов, сам того не подозревая, доставит нечто, что станет для него, Алекса, билетом в обратный конец, билетом в новую жизнь.
32
Выбравшись из колодца, Громов ощутил дикую усталость, которую списал на свою физическую неподготовленность и хронический недосып. Но причину эмоциональной тревоги, которую он почувствовал, покидая подземное озеро, объяснить было сложно, тем более что Андрей никогда не считал себя трусом. Ему показалось, хотя эта мысль казалась ему дикой, что озеро не хотело отпускать его, что оно всеми силами пыталось завладеть его разумом и удержать, хотя рядом с ним Громов не испытывал чувства страха и тревоги. Теперь в воздухе вокруг него порхали невидимые, но осязаемые молекулы страха, ему казалось, что из темных углов тянулись к нему шаркающие звуки, предупреждавшие о чем то неизбежном, а стены смотрели на него пустыми глазницами, сочась слезами бессилия от свершившегося. Комната дышала, сжимаясь вокруг него, воздух загустевал, он чувствовал, как в его легкие проникает желе из паутины растворенного вокруг кислорода и обволакивает все его нутро, растворяя в нем вчерашние воспоминания. В его голове пронеслась череда страниц его безвольной жизни, в которой прошлое выглядело скомканной, словно нарисованной слепым художником картиной, где поступки и люди накладывались разноцветными мазками друг на друга, образуя водоворот
