1
В Москве в 1661 году хозяйничала чума. Придя с юга, она сумела незаметно укрыться в чьем-то отравленном ею теле, миновав границы города и рассыпалась в нем сотнями, тысячами заражений, передаваясь любому, оказавшемуся рядом с ней. Через несколько дней после эпидемии, город превратился в пустыню, посреди которой лишь немногие оставшиеся в живых, как могли, ухаживали за заживо гниющими чумными. Улицы опустели, по ним не ходили больше живые, согревая своим теплом старый город, повидавший многое на своем веку. Всех мертвых и неизлечимо больных складывали в подземелья при церквях и гостиных дворах, чтобы потом предать земле или огню, в Москве просто не осталось людей, способных исполнить последнюю повинность перед мертвыми. Те горожане, что успели избежать встречи с чумой, давно покинули умирающий город, удалившись на безопасное расстояние от границ столицы, вокруг которой теперь стояли войска, посланные царем для удержания смертельной инфекции в пределах зачумленного города. Под страхом смерти никто не мог пройти сквозь кордоны солдат, жгущих костры, ни из города, ни внутрь его, всех кто ослушался приказа, ждала неминуемая расправа. Проиграв свою главную битву, разъяренный царь решил сжечь Москву, чтобы в огне пожарищ избавиться от заразы, грозившей уничтожением всему живому не только в этом многострадальном месте, но и на всей земле.
Полковые звонари разнесли весть о скором наступлении огня на столицу протяжным звоном колоколов, их заунывный, стонущий плач накрыл округу, передавая на сотни километров страшную весть о неизбежности грядущего..
В темном и холодном подземелье одного из монастырских подворий, куда сносили безнадежных, зараженных чумой, давно воцарилась мертвая тишина, прерываемая лишь хрипами умирающих. Многие десятки тел лежали на каменном полу, на старых дубовых столах, в узких переходах переплетаясь телами, словно в чудовищном, безумном сне. Смерть распростерла для них свои объятия, не делая между ними различий, существовавших при их жизни, ее ледяное прикосновение окрашивало кожу несчастных черным трупным цветом, высушивая и заостряя черты лица перед последним мгновением прощания с бренным миром. Ни одна живая душа не рискнула бы появиться здесь, кроме того, кто шел сюда в поисках своей потерянной любви..
Неожиданно где то наверху открылась дверь и вместе с дневным светом в подземелье ворвался тягучий, отравленный воздух, наполненный отголосками гулких ударов колокола, а затем, в свете бьющем из проема, возникла фигура, заслонив собою уличные звуки и бесстрашно ступила на лестницу, ведущую прямиком в ад. Человек в долгополом плаще, в накинутом на голову капюшоне, скрывавшем его лицо, медленно спустился вниз. Его не пугало осознание того, что он вошел на территорию смерти, откуда у него не было шансов вернуться живым. Холодные, почерневшие лица мертвецов, беззвучно улыбаясь гримасами, застывших на них масок смерти, встречали живого человека, насмехаясь над его самонадеянной отвагой. Чужак среди них, безумец, он приблизился к лежащим вокруг мертвецам, а они в ожидании его, застыли в самых нелепых позах, переглядываясь бесцветными глазницами, искренне не понимая, как ему хватает мужества быть рядом с ними; их расширившиеся бездонные глаза, став абсолютно восковыми после смерти, следили за ним, выжидая, когда он захрипит и ослабнет, прикоснувшись к их отравленным телам, став одним из них, навсегда сгинув в водовороте пляски чумы.
Фигура в длинном плаще, тем временем неслышно брела между телами, скользя взглядом по их пепельным лицам, словно выискивая кого то и когда за его спиной сомкнулась темнота и сотни мертвецов, ожидавших скорой развязки, его глаза нашли ту, кого он искал. Молодая девушка с длинными темными волосами, абсолютно нагая, лежала перед ним, чистая в своей первозданной красоте и даже смерть не смогла изменить ее прекрасные черты, оставив в покое тонкое, худое тело, слегка подернутое дымкой посмертной печали. Ее душа совсем недавно покинула тело, витая где то совсем рядом, он опоздал совсем немного, если бы только он успел чуть раньше, чтобы взглянуть в ее прекрасные глаза, чтобы сказать, как он любил, как шел к ней долгие годы, как жаждал, как страдал. Встав на колени перед ней, он на мгновение застыл, а затем, протянув руку к ее лицу, коснулся двух родинок на верхней губе, соединившихся краями, слившись в знак бесконечности, в которую теперь предстоял ей долгий путь.
Так, склонившись перед ней, он простоял какое то время, думая о своем, а затем достал из кармана плаща небольшую темную бутылку с широким горлом и отпечатал пробку. Его руки протянулись над ней и несколько капель упали на ее пергаментные губы, быстро впитавшись, отчего они мгновенно порозовели, а он продолжал смотреть как ее лицо наполнилось красками, а затем и все тело расцвело силой жизни, возродившейся