– Поверь мне, не понравилось бы, – отвечает Пьер. – Мы вообще не собирались летать в тот день, и я не собираюсь повторять эксперимент. Это небезопасно.
– Может, когда-нибудь потом…
Он не отвечает, вместо этого быстро меняя тему:
– Сорока, я не хочу показаться грубияном, но от тебя пахнет, как от старого осла. Вернее… даже хуже, чем от старого осла.
– Ну а от тебя пахнет, как от…
Я не могу придумать. Если честно, он такой чистый, что от него не пахнет совершенно ничем.
Через полчаса в комнату заходит угрюмая девочка-служанка с пятнами пота на спине и под мышками. У нее что, жар? А, нет, это она волочит за собой жестяную ванну.
– Тащила ее из самого подвала, так что скажи спасибо, – сообщает она сердито.
Поставив ванну рядом с кроватью, она исчезает и вскоре возвращается с кувшином горячей воды. Она приносит кувшин за кувшином, пока ванна не наполняется. Отправившись за очередной порцией, девочка забывает закрыть дверь. Мне слышно, как она жалуется кому-то в коридоре:
– Я ношу воду для ванны, мадам Верт. А ведь еще и животину надо кормить, и мсье Жозеф ведет себя престранно: то ему карандаш заточи, а то как начнет кричать и комкать бумагу! Говорит, что новые чертежи совсем не выходят.
– Это все его одержимость полетами, Одетт, – отвечает женский голос постарше. – С тех пор как исчезли его бумаги, он совсем сдался.
Я навостряю уши. Исчезли бумаги? Звучит знакомо…
И вот головоломка сложилась. Это было все равно что вскрыть замок шпилькой для волос. Именно так я и проникла в дом той ночью, хотя гордиться тут, конечно, нечем. На самом деле мне даже стыдно. И бумаги, которые я взяла, картинки с небом, и на каждой летающий предмет…
Это ведь были чертежи мсье Монгольфье?
Я издаю печальный стон. Дрянное дельце я сделала, даже по собственным низким стандартам.
Снова раздается голос Одетт:
– А я думаю, что виноват несчастный случай. И я уж молчу про эту Сороку… Я слышала, что и сам Пьер чуть не сделался калекой.
– Да уж, единственным сыном рисковать им нельзя! – соглашается мадам Верт.
– А как посмотреть на мадам Монгольфье, так и единственным ребенком. Уж ей-то и без этого забот хватает.
Когда Одетт снова вваливается в комнату, я делаю вид, что не слушала. Она вручает мне какой-то комок, завернутый в бумагу. Я осторожно нюхаю подношение.
– Это мыло. – Она таращится на меня, словно не веря своим глазам.
Одетт достает из кармана садовые ножницы и приближается ко мне.
Я в ужасе вжимаюсь в подушки:
– Это еще зачем?
– Для твоих волос. Мадам Верт говорит, что надо их срезать. У тебя вши.
– А вот и нет.
В ту же секунду я тянусь почесать голову. Мои волосы, разумеется, кишат вшами.
Одетт приказывает мне подняться с кровати и сесть на стул. С ножницами она особо не церемонится. Вскоре пол