Хотя что ему еще остается, раз мы так и не развязали проклятый узел. Мальчик несется через поле, покачиваясь на ветру вверх-вниз. Я мчусь следом. Мы пробегаем еще одно поле. Перемахиваем через заборы. Пересекаем тропинку. Ноги едва меня слушаются, когда предмет – ох, наконец-то! – приземляется в центре очередного поля. Мальчик касается ногами распаханной земли. Я, запыхавшись, останавливаюсь рядом.
– Подует ветер – и он опять взлетит, – ловя воздух ртом, говорю я. – Ради всего святого, развяжи уже этот узел.
– Я не смею, – отвечает он. – Если он улетит без меня, мы потеряем прототип.
– И тебя тоже потеряем, – говорю я, не спрашивая, что такое «прототип».
Однако, судя по всему, страх совершенно его парализовал. Поэтому я сама принимаюсь за узел, и вскоре мне удается его ослабить. Тем временем ветер ерошит мне волосы.
Летающий предмет снова надувается. В-в-в-в-в-жух – и он готов сорваться в воздух. Мальчик вскрикивает, пытаясь удержаться на ногах. Но предмет взмывает над землей, и мальчик, спотыкаясь, бежит следом. Я в отчаянии пытаюсь схватить его за куртку. За ноги. За что угодно. Но он бежит слишком быстро.
Из-за моей спины раздается крик:
– Бога ради, хватайся за другую веревку!
Рядом со мной по ветру хлопает длинный канат, и я из последних сил хватаюсь за него руками. Теперь меня тоже несет вперед. Я все еще бегу по земле, еле успевая перебирать ногами.
Внезапно земля уходит у меня из-под ног. Мы поднимаемся. И поднимаемся. У меня ёкает в груди. Я бегу по воздуху. Веревка резко дергается у меня в руках, и мне остается лишь вцепиться в нее покрепче.
Однако мальчик не выдерживает. Сердце колотится у меня в горле, пока я наблюдаю, как он медленно, медленно, медленно отпускает веревку и беззвучно падает. Я зажмуриваюсь: не могу смотреть вниз.
Однако тревога пересиливает: мне надо убедиться, что с мальчиком все в порядке. Я бросаю взгляд на землю. Он лежит в траве, в метрах трех подо мной. Я вижу макушку склонившегося над ним мужчины.
– Скажи что-нибудь, сынок? Тебе больно?
Голос доносится до удивления четко:
– Очень. Честно сказать, папа, больше я на это не согласен. Так что не спрашивай.
Мальчик – его сын – с трудом садится. И замечает меня:
– Посмотри! Эта девочка! Ох, боже правый! Посмотри!
Они, задрав головы, таращатся на меня. На их лицах написано изумление. Даже зависнув в воздухе, я не могу не заметить, как это странно. Никто никогда не смотрел на меня такими глазами.
Сбросив вес мальчика, мешок поднимается выше. Подо мной проносится очередное поле, потом еще одна тропинка, по которой бредут коровы. Я пролетаю над крышей сарая. Поднимаюсь выше. Мускулы у меня в руках горят от напряжения, долго я не выдержу. И я понимаю, что упасть с такой высоты будет не просто больно. Земля налетит на меня на страшной скорости, а потом… БУМ! Я умру.
Мне остается лишь молиться, чтобы смерть наступила сразу.
От этих мыслей меня охватывает странное спокойствие.