– Применять, изучать, – судя по всему, инструктор Жаб был не очень воодушевлен подобным объяснением. – Вы мне скажите, дорогой профессор, зачем девушка, у которой был такой огромный набор образов в облаке, отключила его и, проигнорировав всяку́ю… заметьте, всяку́ю что ни есть! – Жаб сделал ударение на слоге «кую», видно, придав именно ему особое значение. – Всяку́ю безопасность, – еще раз повторил он, – вышла из облака. К тому же, – инструктор погрозил огромным красным карандашом, – зачем-то открыла эту дурацкую дверь! Мало того что открыла, так еще упала вниз, с пятидесятого этажа. Что там за этой дверью? – Жаб направил острие карандаша прямо на Мукнаила, оно было очень тонким, идеально наточенным и ровным, поэтому расплывалось перед глазами одной красной точкой. – Я обследовал! Ничего там нет. Ничего! Вот что вы на это скажете, дорогой профессор?
– Молодежь… кто ее поймет… – то ли утвердительно, то ли вопросительно пробормотал Розевич.
Все это время Мукнаил сидел в каком-то нетерпении. Ему хотелось поскорее закрыть образ допроса и вопреки всяким ограничениям со стороны инструктора пойти в образы жесткого смертоубийства и агрессивного совокупления. Мукнаила страшно раздражал сегодняшний образ Розевича. В этом маленьком пенсне, с малиновым платком в кармане, бриллиантовой заколкой и очень тесном сюртуке в темно-синюю полоску он, похоже, хотел произвести впечатление на инструктора Жаба. Да и Жаб тоже! Зачем-то взял этот огромный красный карандаш, заточенный так остро, словно собирался кого-то проткнуть. А эта шляпа с широкими полями! Он даже не учел, что, размахивая таким огромным карандашом, будет постоянно задевать поля.
В общем, Мукнаилу поскорее хотелось закрыть Жаба и Розевича. Накажут так накажут. Есть за что. Не надо было поддаваться на провокацию Асофы и, напрочь забыв про здравый смысл, отключать облако. Если б он этого не сделал, то тысячи раз был бы предупрежден, что нельзя открывать дверь. Если и можно открывать, то не надо идти по жуткой балке. Иначе, иначе… Короче, сам виноват. А есть вина, то и ограничение био вполне оправданное.
– Вот возьмите и поймите, дорогой профессор! – и Жаб так сильно махнул огромным карандашом, что все-таки задел шляпу, которая чуть было не слетела.
– А что тут понимать, достопочтимый Жаб?
– Инструктор Жаб, – поправил он Розевича.
– Инструктор Жаб, если бы нам дали не пятидесятый этаж, а гораздо более высокий, скажем, скажем… семидесятый, – профессор прищурился, словно на глаз определяя, какого этажа заслуживает ИРТ. – Скажем, ну… хотя бы семьдесят пятый, поближе к источнику поля. Вот тогда мы бы лучше изучали образы раритетных технологий. А молодежь, – и Розевич показал своим скрюченным пальцем в сторону Мукнаила, – лучше бы знала свою историю и то, как рискованно выходить из облака. Лучше! – профессор закончил фразу, почти прокричав фальцетом. Потом поспешно схватился за стакан воды и жадно пил, перебирая острым кадыком в такт глоткам.
– Вам