Любовные истории, придуманные Пушкиным. Юрий Никишов

это состояние (ср. версию Ю. Н. Тынянова): источник ужаса не внешний (недосягаемость объекта любви), а внутренний, поскольку неутоленная страсть воспринимается разрушительной. И тогда возникает надежда уже не на счастье – хотя бы на то, чтобы «в сердце злых страстей умолкнул глас мятежный» («Элегия» – «Я думал, что любовь погасла навсегда…»). Надежда несбыточна, и в резерве остается только упование на смерть-избавление.

      Но маятник начинает обратное движение, набирается скорость – и сквозь жалобы прорывается ликование:

      Мне дорого любви моей мученье –

      Пускай умру, но пусть умру любя!

Желание

      Потому и пришла ассоциация с маятником, что в элегическом цикле колебания между восторгами и отчаянием ритмичны и повторяются многократно. Но восторги призрачны, а отчаяние реально. Наблюдения над прожитой жизнью, размышления над ее перспективами безотрадны.

      В неволе скучной увядает

      Едва развитый жизни цвет,

      Украдкой младость отлетает,

      И след ее – печали след.

      С минут бесчувственных рожденья

      До нежных юношества лет

      Я всё не знаю наслажденья,

      И счастья в томном сердце нет.

Наслажденье

      Накапливаясь, в послании «Князю А. М. Горчакову» отчаяние разряжается серией предельно заостренных вопросов:

      Ужель моя пройдет пустынно младость?

      Иль мне чужда счастливая любовь?

      Ужель умру, не ведая, что радость?

      Зачем же жизнь дана мне от богов?

      Согласимся: такие вопросы какое-то время можно носить в сердце, но беспредельно – нельзя. Слишком они жгучи. Тут действительно выбор всего лишь из двух: или сердце разорвется от перенапряжения, либо вопросы надо решить.

      Пушкин решил вопросы. Ему помогла в этом сама жизнь.

4

      Пушкин преодолел кризис. Теперь можно определить временные рамки кризисного состояния и сделать это вполне решительно: от стихотворения «Осеннее утро» до послания «Князю А. М. Горчакову». В первом случае можно воспользоваться отсылкой названия, во втором – хронологической пометой текста: «Встречаюсь я с осьмнадцатой весной». Итак, отрезок поболее полугода, с осени 1816 до конца весны 1817 года, составляет относительно самостоятельное звено творческой биографии Пушкина. (Кстати, отмечу парадоксальное интуитивное пророчество Пушкина: в «Осеннем утре» он прощался с блаженством «до сладостной весны»; весна не получилась сладостной, детали вовсе не угаданы; и все-таки нареченный срок оказался угаданным.)

      Преодоление кризиса, как и его возникновение, произошло не на путях творческого поиска, а на путях биографической жизни. Пока поэт ломал голову над сложнейшими вопросами, умозрительно решить которые было бы чрезвычайно трудно, вплотную приблизились два тесно взаимосвязанные события: заканчивался срок обучения в Лицее и открывалась перспектива самостоятельной жизни. Приближение выпуска, предстоящее расставание