«Вон туда, – мысленно обратилась я к птичке, – вон туда!»
– Динни!
Дядя Макс погрузил багаж в поезд, и тётя Сэнди, уже стоявшая в вагоне, затащила его в проход. Я – маленький адаптирующийся робот Динни – поднялась вслед за дядей Максом, и станционный смотритель закрыл за нами дверь. Послышался громкий свисток.
Часы на платформе щёлкнули, когда поезд отошёл от станции. Я села напротив тёти и дяди.
– О, Динни! – сказала тётя Сэнди. – Мы успели!
Она прижалась лицом к окну.
– Посмотри только, посмотри! О, Швейцария!
Чух-чух, пш-ш-ш. Поезд выехал из города, обогнул озеро, проехал тёмно-зелёную долину, а потом стал подниматься вверх, вверх, вверх в горы. Через тёмные туннели. Вверх, вверх, вверх, пересекая горы, а потом вниз, вниз, вниз. Пш-ш-ш.
– О, я просто не могу! – сказала тётя Сэнди. – Только посмотри на это!
Дядя Макс сжал её руку. Крутые каменные скалы и высокие зелёные пастбища проносились мимо нас, пока поезд петлял по серпантинам. Шумные водопады появлялись, потом исчезали из виду. Прозрачные быстрые реки текли рядом с поездом, извиваясь вдоль путей. Маленькие домики выглядели так, словно их воткнули в склон горы, и они там проросли и расцвели. Тётя Сэнди называла их шале. Гладкое такое слово. Шале. Я повторяла его про себя снова и снова: шале, шале, шале. От него мне хотелось спать.
Сны Доменики Сантолины Дун
Я в коробке, которая покачивается из стороны в сторону. На коробке написано РОБОТ, она на колёсах и несётся по железной дороге, которая превращается в шипастую спину динозавра, а потом в речку.
Поезд нёсся вдоль Альп, словно куда-то очень опаздывал и навёрстывал упущенное. Может быть, на самом деле меня везут в тюрьму, где закуют в цепи и будут кормить плесневелым хлебом и поить ржавой водой?
Я задумалась, смогу ли привыкнуть к плесневелому хлебу. Даже представила, как откусываю его, пытаясь хоть немного подкрепиться. Кусочек хлеба, глоточек ржавой воды. Я бы смогла привыкнуть. А потом подумала: «Нет! Я не привыкну! Не стану адаптироваться! Не буду! Я взбунтуюсь!»
Поезд проехал мимо мужчины с двумя детьми, которые рыбачили в горной речке, и меня накрыла тоска по дому. Отец научил меня рыбачить, и мы часто сидели на берегу, закинув удочки и почти не разговаривая друг с другом. Ему очень нравилось на воздухе. Это сразу было видно по его лицу – как только мы выходили, он сразу широко улыбался, потом, когда мы добирались до реки, улыбка становилась ещё шире, а глядя на воду, он глубоко вздыхал.
Когда мы возвращались домой, мама всегда спрашивала: «Поймали что-нибудь?» Иногда мы действительно вылавливали несколько рыбок, но чаще всего улова у нас никакого не было, и папа отвечал: «Поймали солнце! Поймали день!»
Мама обожала эти слова – просто восторгалась. Она целовала папу в щёку и говорила: «Ты принц среди людей».
В поезде, ехавшем по Швейцарии, я спала и просыпалась,