А потом, ближе к вечеру, я выйду из дома в красивом зеленом платье, и буду блистать остроумием, и кто-нибудь непременно захочет заняться со мной сексом. Вот чего я хочу. Вот моя жизнь, мое будущее.
Лежа под кроватью, я пытаюсь понять, светит ли что-то подобное нынешней Джоанне Морриган. Шансы стремятся к нулю. У меня нет ресурсов.
«Мне нужна лодка побольше», – думаю я.
Так что да. Я просто… начну все сначала. Я много читаю, и мне не раз попадалась фраза «человек, сделавший себя сам», но я всегда понимала ее неправильно. Мне представлялся не паренек из рабочего класса, пробившийся в люди упорным трудом – курит сигару, ботинки начищены до зеркального блеска, – а что-то волшебное, стихийное, первозданное. Некий колдун, сотворивший себя из серебристой кисеи, честолюбия и магии.
«Человек, сделавший себя сам», не рождается из материнской утробы, но создает себя в алхимическом тигле исключительно силой собственной воли. Вот кем мне хочется быть. Девчонкой, которая сделает себя сама. Я наколдую себя из всего, что есть в мире прекрасного и удивительного. Я создам себя заново. Стану себе и родителем, и порождением.
И первым делом мне надо выбрать другое имя. У Джоанны Морриган плохая история. Джоанна Морриган – это ответ на вопрос: «Кто у нас тут недавно эпически облажался?»
Составив список возможных новых имен, я иду к Крисси.
Он сидит на кровати, вяжет себе шапку с помпоном и слушает аудиокнигу Агаты Кристи из библиотеки. Крупный бледный мальчишка, склонившийся над тонкими спицами. Крисси ужасно психует, если сказать ему, что вязание – девчачье занятие.
– Изначально вязание было мужским хобби, – говорит он. Спицы мелькают и щелкают в больших бледных руках. – Скажи шотландским морякам, что вязание – девчачье занятие, и они придут в ярость, Джоанна. Они отлупят тебя огромной соленой треской. Я бы даже дал денег, чтобы на это посмотреть.
Я выключаю магнитофон на том моменте, когда Пуаро пьет травяной чай.
– Пуаро без труда вычислит, кто прикончил тебя, – говорит Крисси, делая вид, что вонзает мне в сердце вязальную спицу, и включает магнитофон.
Я снова его выключаю.
– Крисси, я хочу взять себе новое имя. Какое ты мне посоветуешь?
– Гамбурдюк. А теперь отъебись.
– Крис, я серьезно.
Крисси знает, в каком я раздрае. Два дня назад он видел, как я рыдаю в гигиеническую прокладку, которую я прижимала к глазам в знак неизбывной печали. Он надо мной посмеялся, но посмеялся сочувственно.
– И все же я думаю, что Гамбурдюк, – говорит Крисси, но вяжет медленнее, как будто слушает.
Я пыталась подобрать имя легкое, тонкое, крепкое, как алюминиевый планер: я заберусь в это имя, дождусь восходящих воздушных потоков, воспарю ввысь и улечу в Лондон, к своему будущему.
Это имя должно хорошо смотреться в напечатанном виде – ему должна подходить черная типографская краска, – и звучать звонко и весело, когда его будут выкрикивать в баре. Мое имя должно быть похожим