Вот, выпросила. Не видит. И не только его.
Мысли материальны, чё.
Джули была в шоке. Жалела мою маму. И говорила, что её родители до сих пор любят друг друга, как в молодости. Ссорятся, наверно, но дети никогда не видели этих разборок. Родители всегда были друг для друга опорой и поддержкой, папа – романтичным джентельменом, мама – хозяйка в доме, королева на светском приёме и развратница в спальне. Они стали просто неделимыми, одним целым, и в горе и в радости. У брата, Григория, такая же семья. А вот у Толика немного другая, хотя, он же далеко, откуда им знать, как они там с Лилей живут.
Толик часто звонил, и родителям, и Джулии, и мне: узнавал, как моя мама лечится, как мне в их доме, уютно ли. Я во время общения просто таяла: улыбалась, кокетничала, даже краснела слегка. Все это замечали, но не обсуждали сей факт: они ж тактичные. А я ловила себя на мысли, что очень скучаю по нему.
И не думаю ни о ком из мужчин, кроме него.
И снится мне тоже только он.
В эротических снах.
А однажды утром, проснувшись раньше всех в доме, я прошла мимо фотографий на стене в гостиной. И не смогла удержаться от соблазна подойти к портрету улыбающегося Толика и чмокнуть его в губки. Да-да, и ещё вдобавок погладила его фотку по щеке. А потом быстро выскочила из комнаты, пока никто не увидел моих закидонов, и погнала на утреннюю пробежку.
***
Дана даже не предполагала, что в этот момент со второго этажа её видит мама Толика. И до боли кусает свои губы, еле сдерживая подступившие слёзы. Она уже давно поняла, что для этой девушки Толик не просто хороший друг. Слишком ярко загорались её глазки при мимолётном упоминании о нём в разговоре. И слишком хмурым становился её взгляд, когда заходила речь о Лиле. А о Дамирке она отзывалась тепло, но в глазах почему-то была такая грусть…
– Джули, – обратилась Зоя Анатольевна к дочке, – вы сегодня на шопинг поедете с Даной? Вытряси у неё, как она относится к нашему Толику. Гложет что-то девчонку, вижу просто, что неспокойно как-то ей.
– Про Дамирку можно ей сказать? – спросила Джули.
– Можно, – вздохнула мама и обняла дочь.
Не знала Дана и о том, что Толик уже две ночи ложится спать в чужую холодную постель гостиничного номера. Ложится, но не может заснуть: всё вспоминает жаркие ласки этой дерзкой непокорной львицы Даниэлы, их последний вкусный ужин, и её злые, словно ядовитые стрелы, фразы о том, что Толик добровольно гробит свою жизнь.
Началось всё в тот день, когда Лильку известили, что с завтрашнего дня её переводят в подмосковный филиал фирмы.
– Нет, ну за что, а?! – психовала она вечером. – За то, что я там волоёбила за троих?!
– Лиль,