– Но Мандельштама я люблю больше, – голосование на бюро было открытым, – хотя здесь о нем упоминать нельзя, – председатель встал:
– Единогласно. Поздравляю, товарищ Левин, – он пожал Павлу руку, – бюро Ленинского райкома утвердило вас кандидатом в члены коммунистической партии Советского Союза.
Новые бежевые сторублевки с профилем Ленина и силуэтом кремлевской башни перетянули белыми галантерейными резинками. На журнальном столике разбросали яркие иностранные журнальчики, потерявшие футляры магнитофонные кассеты, пачки заграничных сигарет:
– Смотри, какая штучка, – парень напротив Вити лениво дымил сигарой, – от компании «К и К». Британское качество, не пожалеешь, – он покачал ногой в изысканно потрепанном ботинке, – как мои шузы…
Шузы были подержанными, но Витя мог оценить качество:
– Интурист избавился в Москве от старой обуви, – он усмехнулся, – а наши парни подхватывают любой иностранный товар, – портативный транзистор со встроенным магнитофоном, впрочем, был действительно стоящей вещью:
– Не совсем портативный, – поправил себя Витя, – в карман его пока не положишь, хотя Питер утверждает, что будущее бытовой электроники именно за такими моделями…
В магнитофоне играла паленая, как они выражались, кассета Высоцкого:
– Пусть черемухи сохнут бельем на ветру,
Пусть дождем опадают сирени, —
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели!
Фарцовщик внезапно заметил:
– В его лиризме прослеживается влияние Фета. Сирень в слезах дрожала, – он пыхнул сигарой, – впрочем, до Высоцкого был Блок, – парень продекламировал:
– Задыхалась тоска, занималась душа,
распахнул я окно, трепеща и дрожа
И не помню – откуда дохнула в лицо
Запевая, сгорая, взошла на крыльцо…
Витя открыл рот. Фарцовщик встряхнулся:
– Извини. Я не успел защитить кандидатскую по Блоку, вместо научного совета меня послали по железной дороге Воркута-Ленинград, только в обратную сторону, – он щелкнул пальцами, – а что касается стихов, то увлечение осталось, – фарцовщик подвинул Вите палехскую шкатулку с сигарами, – бери, товар кубинский, его курит президент Никсон, генсек товарищ Брежнев и я, аз многогрешный…
На груди парня в распахнутой джинсовой рубашке переливался тусклым золотом антикварный наперсный крест. Витя вспомнил о двух крестиках, с которыми никогда не расставался Питер:
– Раньше он снимал их в бане, – несмотря на, как говорил парень, взаимное доверие, он следил за ловкими пальцами, – а теперь мы построили свою баньку, пусть и черную…
Евдокия Ивановна Миронова скончалась прошлым Покровом. Завещания старушка не оставила, но, как сказал Питер, в провинциальном Аральске