Печёнкину позвонили, когда он собирался делать плановый обход лагеря. После недолгой паузы, он снял трубку, и коротко ответил: «Печёнкин, слушаю».
Звонили из Владивостока. Это был уже второй звонок офицера разведки майора Вязова. Дело, о котором говорил Вязов, было странным. Необходимо было наблюдать за двумя заключёнными и, смотря по ситуации, следить за тем, чтобы с ними ничего не случилось, пока они находятся в заключении. Сложность состояла в том, что об этом никто не должен был знать, ни эти двое японцев, о ком пёкся Вязов, ни тем более остальные зэки. Конечно, Печёнкин понимал, как тяжело приходилось заключённым в неволе: терпеть зимы, голод, условия быта, и всё же, такого, как в тридцатые годы уже не было. Он потратил немало времени и сил на ревизию личного состава охраны лагеря, отчего уже почти не наблюдались издевательства. Насколько было возможным, очистил лагерь от уголовников. Может, поэтому за последний год не было зафиксировано ни одного побега. Условия работы были тяжёлыми, но как стало понятно, не этого люди боялись больше всего. Как и в любом сообществе, основная масса заключённых выживала за счёт объединения в группы, деля поровну все невзгоды и радости. Но были и такие, кто предпочитал жить за счёт слабых, и не способных постоять за себя. Выжить в таких условиях мог тот, кто вовремя находил себе единомышленников, близких по духу, крови, и по силе. Как могли в таких условиях проявить себя японцы, Печёнкину пока было неясно. Судя по рассказам, тех же охранников, или докладам командира отряда, беззащитными назвать их было нельзя, хотя, в помощи они, конечно же нуждались. Именно это, – простую поддержку со стороны близкого окружения и надо было организовать. Всё остальное зависело уже только от самих японцев.
– Значит, япона мать.
– Совершенно верно, Илья Ильич. Так их и называют в отряде, да и во всём лагере. Они вроде