После отъезда многих друзей, которые в идейном отношении были западниками и прививали «идущим за ними» вкус к новейшей европейской культуре, жизнь в двух столицах знаменуется поворотом к почвенничеству (в Москве, конечно, в большей степени). Появляются религиозно-философские семинары и соответствующие им самиздатские журналы, такие как «37», «Община», «Обводный канал» и другие. Охапкин участвовал везде, был «связным» между московским и питерским андеграундом. Своё назначение поэта в те годы он понимал гражданственно:
«Андропов недаром придумал эту третью эмиграцию. Помню его статьи в центральной прессе: он писал, что это отщепенцы, надо от них избавиться. Раз им что-то здесь не нравится – пускай уезжают. Но не всякий хотел уехать: кто махал рукой, а кто-то сопротивлялся. Как я, например: я до последнего сопротивлялся. Мне не то что нравилось жить здесь, но я понимал: я поэт, кому я там нужен, в эмиграции. Есть тамиздат, но я лишён буду воздействия на моих современников в моей стране. Есть там русскоязычные эти самые радиостанции, но этого мало. Солженицын вернулся сюда именно поэтому. И если бы даже меня выдворили, я вернулся бы так же, как Солженицын, потому что дело поэта, дело врача – у постели больного, его долг. Вот наша страна, как они сами утверждают, больна, её надо лечить. Но они считают, что лечить её надо психиатрией, а я считаю, что лечить её надо литературой, философией, богословием, правозащитным движением…» (из интервью Олега Охапкина члену общества «Мемориал» Екатерине Смирновой в 2006 году).
В этот период Охапкин становится литературным редактором журнала «Община» (печатный орган религиозно-философского семинара В. Пореша и А. Огородникова), окончательно вступив на путь самиздата. Справедливости ради надо сказать, что «Лениздат» предложил ему в 1974 году выпустить книгу, но потребовал множество «принципиальных» изменений, на которые он не мог согласиться, и его издательская судьба была решена. Участие в семинаре подвигло его к поиску нового языка для передачи уникального опыта, который сегодня назван «новым религиозным возрождением» в России. Этот подлинный Ренессанс веры произошёл не теперь, а именно тогда, в конце семидесятых, когда за открытое признание себя христианином давали тюремные сроки. Охапкин не попал на зону, как Владимир Пореш, Александр Огородников, профессор французской филологии Татьяна Щипкова, но был признан невменяемым с формулировкой: «здоровый человек в Бога верить не может». Тексты данного периода представлены во второй части этой книги.
1980-е годы – время «третьего тома», и снова поиск языка, который был бы «наиболее адекватным тому внутреннему миру и человеку, который ныне преображается…», – писал он в 1982 году. С началом «перестройки» всегда общественно активный Охапкин, в противоположность общему