Эволюция потребления. Как спрос формирует предложение с XV века до наших дней. Франк Трентманн

на чае сущим преступлением, вредным для «национальной казны» (Китаю нужно было платить серебром), для характера людей и предпринимательства (чаепитие отнимало драгоценное время), а также для здоровья (употребление чая «неестественно» для людей, проживающих в холодном северном климате, оно не несет никакой пользы, ведь сам напиток это чуть ли не «яд»). И, что еще хуже, мода на чай усугубляет «бедственное положение нищих и их страдания», так как «чем больше они хотят, тем более они несчастны оттого, что их желаниям не суждено сбыться»[201]. Спустя несколько лет в Париже историк Легран д’Осси писал: «И продавщица, и повар, и служанка – все без исключения пьют на завтрак кофе с молоком»[202]. На улице и рынках торговки готовили для представителей низших классов café au lait из оставшейся кофейной гущи и прокисшего молока.

      Однако стремление подражать привычкам богатых людей лишь отчасти объясняет рост популярности кофе и чая среди бедноты. Для жителей городов, у которых было мало денег и времени, чай и кофе оказались дешевой заменой горячего приема пищи. С добавлением сахара эти напитки стали еще привлекательней, превратившись из экзотического лекарственного снадобья в питательное удовольствие. Сначала кофе пили либо вообще без сахара, либо добавляли совсем чуть-чуть. Уже к 1715 году, как отметил Ля Рок, некоторые пили кофе вовсе не ради здоровья, а чтобы «доставить себе удовольствие, добавляя в него огромное количество сахара» и тем самым превращая его в настоящий сироп[203]. К концу века чай и кофе благодаря сахару завоевали звание «питательной пищи», однако даже те, кто пропагандировал кофе, советовали знать меру: «От кофе будет больше вреда, чем пользы, если пить его с сахаром – это одна из причин, по которой многим людям стоит воздерживаться от этого напитка»[204].

      Власть принимала активнейшее участие в распространении экзотических напитков. В XVIII веке европейские империи начали крупномасштабную эксплуатацию своих тропических колоний и расширили объем закупок чая в Китае. В 1720-е годы различные Ост-Индские компании привозили в Европу всего лишь до 770 тонн чая в год. К 1760-м годам они привозили уже в десять раз больше, а также миллионы единиц китайского фарфора; к 1820-м годам объем увеличился еще в два раза. В то время как цена на пшено и другие продукты домашнего производства росла, чай становился дешевле и дешевле. В Амстердаме в начале XVIII века кофе стоил 10 гульденов за килограмм, а к концу века – всего лишь 1 гульден. За этот же период Великобритания увеличила потребление сахара почти в десять раз, то есть до 20 фунтов в год на человека. Как раз на это время приходится пик расцвета трансатлантической работорговли, необходимой для кофейных и сахарных плантаций. Накануне отмены рабства в 1807 году Вест-Индия производила четверть британского импорта. Никогда больше мир колоний не играл такую важную роль в жизни центра империи. В 1750-е годы Малахия Постлтуэйт (Malachy Postlethwayt), работавший публицистом