Когда мой топор застрял в толстой коре ели, а руки вздрогнули, пытаясь вытащить его одной своей силой – я услышал шёпот её тихого: “Не надо, там живёт семья белок, не забирай у них дом”, – и быстро отскочил, оставив топор в покое. Он оброс деревом через пару лет и уже не приносил ели никакого вреда. Это было желание любимой, я его выполнил.
Мне хотелось знать, когда она придёт. Она ведь должна была появиться! Моя медведица молчала, когда я говорил с ней об этом. Обычно мы общались на любые темы, да только о той самой, которую я ждал, медведица никогда не говорила, а потом и вовсе перестала понимать человеческий язык. А всё моя вина – не стоило говорить про высшие силы. Дух, поселившийся в теле животного, покинул свой сосуд, и вскоре я расстался с единственным другом в этой зимней глуши.
И вот сегодня день, когда моя любимая придёт ко мне. И мы вернём медведицу, мы вытащим топор из того дерева, взойдём на веранду дома нарядные, крикнем волкам, чтобы прощались с нами, смотря в ледяные зеркала луж. И уйдём в Абсолют, отчего возвысятся облака, днём пасмурным и солнечным, покрывавшие мой дом. И никогда небо не опустится в тех краях так низко, чтобы больше ни один человек, такой как я, не полюбил внеземное создание”.
Эдвине улыбался, я мог видеть это боковым зрением. Одна его рука легла на страницу, он перечитывал понравившиеся ему строки:
– “Она никогда не была здесь, однако я видел её везде”. Это так красиво, Ботта… Я правда зря смеялся над тобой, извини! У тебя есть вкус.
– Что, признал это наконец, да, засранец?
– Эй! Я же приятное сказал, ну ты гадина! – Эдви отстранился от меня и насупился, скрестив руки на груди, всё ещё не убирая ноги со стула.
– Ладно, с этим-то всё понятно… – Я закрываю книгу и отставляю её на стол. Даже дышалось сейчас легче, просто потому что я соприкоснулся с прекрасным миром искусства среди всего этого бардака в нашей жизни. Брат, всё ещё хмурясь, смотрел на меня с вызовом, якобы зря мне вся эта затея с чувствительными романами в голову взбрела, и так от чувств покоя нет. Но этот взгляд был не укоряющий, скорей сочувствующий. И то, как умел понимать меня братик – не мог никто, с тем учётом особенно, что мы стали постоянно слышать друг друга даже в своих мыслях, мой амальгам был таким всегда. – Эдвине, а ты знаешь новости про Деррена?.. Я совсем забыл рассказать тебе!
– Ну-ну, если бы не забыл, я бы и без этих твоих слов узнал… И что же с ним?.. Он хоть жив? Как он… во всё это вмешан?
– Скажи мне, а ты доверяешь дядюшке Деррену после всего того, что случилось?
– Ась?.. После того, как он натравил на нас того парня? Или после того, как он скрылся за границей королевства Готтос, бежав через гетто?! Как он может быть жив среди тех верзил, от которых мы еле сбежали?..
– При этом при всём, Деррен оказался притворщиком. Он до сих пор занимается алхимией, и я думаю, что он свой в гетто, раз ничего ему никто не сделал. Часовщики подтвердили, все до одного, что он жив!
– И