В салоне авто раздался общий тяжёлый выдох. Оберштайн подошёл и подал руку Миттельмайеру, тот, лихо улыбаясь, пожал её без всякого неудобства. Катерозе вскочила как пружина, в одной её руке мигом очутилась бутылка с игристым, другой она проворно вытащила три стеклянных бокала:
– На воздух! Идём за Императором, парни!
– Ну и повадочки, все такие знакомые, – ошалело пробормотал Миттенмайер, подчиняясь с явным удовольствием.
Он не ошибся. Даже жест, которым фон Кройцер разгрохала бокал после того, как вино было выпито, не оставлял сомнений, с кого он был скопирован. Ветер, сопровождавший грозу, трепал волосы людей совсем не злобно, скорее даже вежливо. Над спрятанной в роще леса машиной поблескивали отсветы молний, но они не освещали даже алый плащ адмирала, полностью поглощаясь тёмной в ночи одеждой. Даже белые лилии в причёске дамы не отсвечивали.
– Ещё пяток минут ждём, чтоб не учуяла змея, и едем, – прошептала та, глубоко дыша. – Пауль, наша тарахтелка блендированная или обычная? Я правда, боюсь, что назад полетим на Изольде…
– Достойная, – тихо улыбнулся Оберштайн и тронул её за плечо. – Катрин, доставь его и вернись сама, поняла?
– Я знаю, что тебе придётся остаться, это ещё сложнее, – вздохнула она. – Но не бойся, я не из тех дур, что закрывают собой свой объект, а потом рады умереть у него на руках. Мы вернёмся, все. Так надо.
– Идём, я усажу вас, – Оберштайн аккуратно взял под локти воинов и повёл их по тропе из чащи. – Вернитесь все трое, а потом сожжём к чертям этот домишко вместе со всеми козлами внутри – это можно сделать прямо отсюда уже, наш электрик тоже щедрый человек.
– Хорошая мысль, – задумчиво отозвалась Катерозе. – Мне нравится даже.
В ночном полумраке элегантный, но свирепый силуэт лимузина норовил слиться с тенями деревьев или же с серостью дорожного покрытия.
– Ураганный Волк, продолжай валяться на диване, ты хорошо в образе смотришься, – деловито протараторила Катерозе, забираясь за водительское место и с воодушевлением дикой кошки, учуявшей добычу, оглядывая приборные доски.
Тот беспомощно глянул на Оберштайна:
– Она всегда такая повелительница?
– Ей идёт, – с непривычной теплотой ответил тот. – Береги её, без неё мы бы все уже пропали.
– Я понял, – выдохнул Миттенльмайер. – Её нам сам Господь послал. Как однажды – тебя… – и захлопнул дверь, чтобы не стесняться того, что сказал такое, чего никогда не посмел бы сказать в другое время.
– Ну, – снова взялась верховодить Катерозе, картинно положив руки в белых перчатках на руль, – Живый в помощи вышнего, в крове Бога Небесного да водворится… Райнхард, дождись! –