– На рассвете быть тут с десятком рынд! – приказал Иван, вместе с Динарией пересел в чужие сани и скрылся в снежной ночи.
Сани ходко шли по ровному льду, внутри было тепло. Предусмотрена была даже печечка, которая делала нехолодными сидения и отдавала тепло ногам путников. Динария молчала, опустив глаза. Иван про себя рассуждал. Ещё утром собственная персона и жизнь казались ему никчёмными. Наверное, даже если бы прекратилась жизнь в этот момент отчаяния, капризного приступа, он бы не пожалел. Как совсем не пожалел он тех стрельцов Микулинского полка, которые сейчас порубленные лежат и стынут на Арском поле. Если бы ни его повеление они сейчас в землянках да вокруг костров бы дремали, живые. А вот сейчас настроение переменилось и жизнь его, великого государя была важнейшей ценностью. И земля Российская, Богом данная ему в правление, уже казалась ему не волчьим углом, а благословенной державой, которую он будет лелеять, защищать и преумножать. Будет, если жизнь его не прервётся в следующее мгновенье. Нет, нужны всё-таки авантюрные опасности, чтобы жизнь приобрела вкус и ценность.
За этими мыслями царь почувствовал, как сани начинают взбираться по склону вверх. Будучи человеком образованным и имея хорошую пространственную ориентацию, Иван догадался, что по продолговатому озеру Кабан они поехали влево и поднялись на холмы, не занятые ничьими войсками. Ну просто потому, что поехать вправо в сторону Казани, где бушует пожар и передвигаются отряды Камая и Епанчи, они не могли. Сани остановились, путники вышли и Динария изысканным жестом пригласила Ивана пройти в огромный шатёр, сложенный по принципу среднеазиатской юрты.
Внутри всё было устлано коврами, преимущественно красных и золотых тонов. На стенах плотно были развешаны шкурки лис и енотов, причём подобраны были они волной с переходом от почти чёрных к серым до почти белых и обратно. Четыре литых 12-рожковых светильника заливали пространство тёплым, слегка плывущим светом. На низком круглом столе стояло несколько матовых графинов, чарок и огромное блюдо с ягодами и фруктами, так не сочетавшимися с бушевавшей за пологом зимой. Дальнюю от входа сторону занимало огромное, крытое шкурами, ложе. Центральную часть помещения занимал очаг странной формы, колонной возвышающийся под верх шатра.
– Всем сердцем рада видеть тебя, Иван! – тепло произнесла Сююмбике. – Ты пришёл, настоящий…
Они встретились изучающими взглядами, возникла пауза. Иван скользил глазами по лицу и фигуре женщины, понимая, что он пока не постигает её образа. Что в общем, объяснимо. Чтобы почувствовать красоту Сююмбике нужно было сразу настроиться на восприятие другой породы человека. Она была безусловным воплощением Востока, всего прекрасно азиатского, тонкого как самый искусный завиток в декоре самаркандских мечетей. У Сююмбике было характерно вытянутое овальное лицо. Большие черные глаза, обрамлённые тонкими чёрными линиями бровей, были похожи на полумесяцы,