Михаил хмыкнул.
– А кроме того… – задумчиво сказал д’Эспозито.
– Что?
– Мне кажется… мальчику не хватает мамы, хотя она у него и есть… А в каждой девочке дремлет материнское начало. Вспомните, как она вчера пробирала его за неряшливость и вытаскивала из волос у него репьи…
– А он таял, – вздохнул Скицын.
…Конечно, Люся сперва перепугалась, увидев шаровую молнию. Витька терпеливо уговаривал. Для убедительности храбро рассадил о ствол дуба костяки пальцев и тут же залечил.
– Но это же свежие ссадины, – нерешительно сопротивлялась Люся. – А у меня все засохшие, старые.
– И старые берет! – Витька брякнулся в траву, задрал ногу. – Видишь, раньше прошлогодняя болячка была, а теперь где… Даже родинку слизнуло.
– Да? – вдруг оживилась Люся. – Значит, тогда и… веснушки может? – У нее покраснели уши и даже плечи сделались розовыми.
Витька сел (шарик вертелся у него над коленкой). Помигал. Насупился. И впервые заспорил с Люсей:
– Не-е… Не надо.
– Но ты же сам говоришь – не опасно.
– Да не в этом дело…
– Думаешь, не получится?
– Да пойми же ты, – тихо и отчаянно сказал Витька. – Если убрать веснушки, что останется! У тебя в них вся красота!
Он тут же перепугался: кажется, сказал не то. Но Люся… она не рассердилась. Потупилась, дернула себя за хвостик волос.
– Ох уж, красота…
– Ну, честное же слово! – обрадованно поклялся Витька.
– Ладно… – Она шевельнула плечом с тонким крылышком безрукавого платьица. – Убирай царапины…
Потом Люся уехала к родственникам в город Теплый Порт. На остаток лета. И Витька – один на поляне у старого дуба – откровенно и долго плакал: себя-то чего стыдиться. Так, с полосками на щеках, и вернулся в обсерваторию. Михаил сказал прямо:
– Не убивайся. Следующим летом увидитесь опять.
– Это же вечность, – вздохнул Витька. – И вообще… через год будет уже не то…
Летом следующего года Люся уезжала куда-то с матерью, а потом отдыхала в крымском лагере. С Витькой они увиделись только в начале августа. Витька оказался прав – было уже не то. Люся не была теперь маленькой, костлявой и растрепанной. Волосы стали гуще, и пышные хвостики их перехватывались не резинками, а зажимами в виде божьих коровок. Такие же божьи коровки висели на мочках ушей – клипсы. Видимо, Люся понимала, что эти пятнистые жучки идут ее веснушчатому лицу. Впрочем, веснушки были не очень заметны на крымском загаре.
– Наконец-то загорела по-человечески, – усмехнулся Витька, когда они встретились на южной кромке РМП. – И вообще…
– Что? – спросила Люся и потупилась. Она выросла за год, обогнала Витьку на полголовы. Казалось бы, еще больше должна поглядывать на него свысока. Но и Витька был сейчас не такой, как раньше. Ростом, правда, остался почти прежний, а в душе…