Тропа вывела из леса в ложбину с луговой травой и шапками кустарника. Воздух трепетал от кузнечиков и птичьего пересвиста. Сразу обдало солнцем. Прошли шагов двести среди высокой сурепки и белых зонтичных соцветий. С заросшего склона бежал среди кустов ручей. Вернее, даже речка – шириной метра три. Вода была темная, но очень прозрачная, видны все камушки.
– Перескочишь? – без всякой задней мысли спросил Витька.
Люся покосилась и, насупившись, стала расстегивать сандалетки.
– Стой… – Витька присел, храбро ухватил ее за спину и под колени и, выгибаясь от тяжести, ступил в ручей.
– Ай… Сумасшедший!.. Утопишь ведь…
– Ага… – И хотя ноги сводило от холода (вода-то из горного родника), нарочно затоптался посреди речки, будто теряя равновесие. Ах, как здорово она завизжала и вцепилась в него… А на берегу опять сказала:
– Сумасшедший.
И он опять сказал:
– Ага…
Взяли влево, стали подниматься по склону, к зарослям. Люся наконец обратила внимание:
– Ты почему хромаешь?
– А… Укусила пчелка за пятку…
– В прошлом году ты был гораздо серьезнее…
– Ну и что? С возрастом все глупеют…
Началась чаща дубняка, склон стал круче. Ветки хватали за плечи. Под рубашку Витьке скатился твердый желудь.
– Тут тропинка, только ее не видно… Руку давай.
Она послушно дала руку, но вдруг спросила:
– Вить… А Дину ты тоже носил на руках?
– Кого? – искренне удивился он.
– Ну, Дину Ясвицкую… которую ты с теми ребятами привел.
– С чего ты взяла?
– Она говорила… Ты ее нес от платформы…
– Святые Хранители! Состав стоял полминуты, насыпь высокая, дождь, скользко, они продрогли. Я и один их парнишка хватали всех на руки без разбора, тащили вниз… Я даже не помню, как кого зовут!..
Он говорил правду. Он помог этим ребятам и считал, что дело сделано. Потом он с ними почти не встречался. Потому что… потому что разные он и они, это было ясно сразу. Конечно, они хорошие люди, особенно старший (Антон, кажется), но… Витьке неловко было от их какой-то сдавленности, прижатости. Наверно, потом все у них наладилось. Теперь им хорошо, это главное. А для Витьки важны были не те, кого он вывел оттуда. Важен был тот, кто там остался.
«Цезареныш…»
Никогда Витька вслух так его не называл. Ого, скажи-ка такое! Но издалека-то, в мыслях, можно. И Витька заулыбался от наплыва радостной ласковости. И, конечно, тут же толкнулось беспокойство: как он там?
А у Люси было свое на уме. И когда выбрались из дубняка к черной, горячей от солнца сланцевой осыпи, Люся отдышалась и спросила, будто слегка дурачилась:
– Вить, а ты раньше с девочками дружил по-настоящему?
Он уточнил серьезно:
– Кроме тебя?
– Ну…
Тогда