Гош и его стремянный
Гош попал в тюрьму десятью днями раньше Жозефины. Вот приказ об его аресте:
«22 жерминаля II года Французской Республики[6],
единой и нераздельной.
Комитет общественного спасения постановляет, что генерал Гош будет арестован и препровожден в арестный дом Кармелитов, чтобы содержаться там впредь до нового распоряжения.
Сен-Жюст, Колло д’Эрбуа, Барер, Приёр, Карно, Кутон, Линде, Бийо-Варенн».
Из Кармелитской тюрьмы он был препровожден 27 флореаля (16 мая) в Консьержери. Там он дождался термидора, а с ним, 17-го (4 августа), и свободы. Двадцать восемь дней спустя он получил назначение в армию на берега Шербура, куда и выехал.
В письме двоюродному брату, наряду с инструкциями относительно заказа форменного платья, есть такие строки: «Что поделывает моя маленькая женка? Оставляет ли она тебя хоть на минутку в покое? Обними ее за меня, но не более. Очень боюсь, что Париж ей надоел. Я очень болен и не сознаю даже, что значит любить. Право же, это тяжелое бремя».
Не Жозефина ли эта маленькая женка? Нет, конечно. Потому что Гош в это время был женат законным браком, и этой жене, которую его смерть поставит в затруднительное положение, Первый консул назначит пенсию в 6000 франков.
Гош питал, по словам Барраса, к своей молодой и добродетельной супруге нежное уважение. Он мог изменять ей. Но бросить и забыть из-за мимолетного волокитства (вроде связи с вдовой Богарне) не мог.
А существовала ли на самом деле связь будущего умиротворителя Вандеи с будущей императрицей? Так как в таких делах существенных доказательств почти никогда представить невозможно, то решающее значение принадлежит здесь предположениям.
Со стороны Жозефины это легко допустимо. Со стороны Гоша допустимо с еще большей легкостью. Он столь же великий волокита, сколь и великий генерал.
В письме кузине, из которого целомудренно вычеркнуты скабрезные места, Гош просит назвать одного из своих крестников Лазарем и добавляет: «Уверяю тебя, милая кузина, что если он будет похож на меня, то это будет плохая шутка, свидетельствующая о моем поведении в Париже. Это между нами. Думаю, моя кузиночка молчалива».
Гош проявлял необычайную предусмотрительность. Бегая день и ночь, он старался делать вид, что бегал не за женщинами. Пусть будет так, но если это женщины бегали за ним?
Репутация Гоша как дамского угодника установилась до такой степени, что Гойе, извещая одного из друзей о назначении генерала военным министром и сожалея о годах, не позволивших принять эту должность, писал: «С большим удовольствием дал бы я ему один из моих самых счастливых годов. Но этот подарок, который с большей охотой сделают ему наши хорошенькие женщины, к сожалению, невозможен».
Кроме того, известно буквально гибельное влияние, оказанное на Гоша любовными излишествами. «Вы знаете, – говорил Виктор Сарду, – он был болен… Ему прописывали лошадиные лекарства, вот что уморило его».
На другой же день после