Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачет и тычет.
Как подковы, куёт за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
И широкая грудь осетина.
Пауза. Булгаков потрясён. Он бледен, вжал голову в плечи и не может пошевелиться.
Мандельштам. Что, хорошие стихи?
Булгаков (выдавливает). Я не специалист… Как-то я к стихам… почти равнодушен…
Мандельштам (понимающе кивает). Последнюю строчку надо бы приподнять… Если успею… (смотрит на оцепеневшего Булгакова). Что? Теперь не предложите мне ни чаю, ни водки? Правильно, прокажённого надо гнать, коли не можете исцелить. А вы не можете… Потому, что сами ещё пока не устали бояться. Их самая главная подлость как раз в том и состоит, что всех нас они подцепили на страх… самый первый страх, самый главный: страх физического уничтожения… Маяковский испугался до того, что решил всё сделать сам… Его загнали, как волка, он и кинулся на ружьё… А я вот им работу облегчать не стану. Потому что я не волк… Я человек. И по их волчьим правилам играть не буду. Много чести. Я больше не боюсь… Я подожду. Ну, правда, что вы смотрите? Нет, сначала я только делал вид, а теперь в самом деле не боюсь. Только ноги дрожат… Но я научился. Я жду. Пусть за мной придут, пусть застанут дома… Ко мне давно никто не ходит, и в гости не зовут. Так что – в любую ночь милости просим. Не провожайте! Я уйду сам.
Мандельштам встаёт, жалкий, сутулый, выглядит стариком, хотя одних лет с Булгаковым, шаркая, скрывается за дверью. Булгаков сидит потрясённый.
Пауза. Входит Елена Сергеевна.
Булгаков. Лена!
Он бросается к ней, обнимает.
Елена Сергеевна. Кто это сейчас выходил от тебя? Мандельштам?
Булгаков (кивает). Кажется, он сошёл с ума…
Елена Сергеевна. Он не поздоровался… по-моему, он вообще ничего не видит… меня не заметил.
Булгаков вдруг замечает, что он до сих пор в пижаме.
Булгаков. Извини, подожди. Я сейчас!
Булгаков убегает в другую комнату. Елена Сергеевна осматривается, смотрит на портрет Булгакова. Входит Груня.
Груня. Халнасич! «Шампанское» достала, икры только триста граммов, а вот фруктов… (замечает Елену Сергеевну) Здрасте.
Елена Сергеевна. Добрый день.
Булгаков появляется на пороге, он в костюме и галстуке-бабочке, причёсан.
Булгаков. Спасибо, Груня, вы можете идти.
Груня гаденько смеётся.
Булгаков.