Словно проникнул в мысли генерала, монах промолвил:
– Не знаю, поможет ли это прояснить ситуацию, но один из придворных в разговоре с лейтенантом охраны сослался на графа де Сент-Эньяна.
– А! – воскликнул герцог д’Аламеда. – На Сент-Эньяна?
Иезуит утвердительно кивнул.
– Так, так… Я начинаю понимать.
– Правда, монсеньёр?
– О да! Его христианнейшему величеству вздумалось досадить мне, сделав историю моей жизни всеобщим достоянием.
– Досадить? Мне кажется, что для короля это…
– Слишком мелко, хотите вы сказать? Но не забывайте, преподобный отец, что нынешний король Франции подобен солнцу, дарящему свои лучи одинаково щедро и храмовой позолоте, и сточной канаве, не делающему различия между принцем крови и холопом. Людовик Четырнадцатый выше подобных предрассудков. Хотя… кто знает, возможно, это сделано им с единственной целью обезопасить себя.
– Но каким образом?
Метнув быстрый взгляд на иезуита, Арамис бесстрастно отвечал:
– Когда-нибудь вы это узнаете, преподобный отец, но не сегодня.
Монах почтительно кивнул.
– Вам, наверное, лестно будет узнать, что в тот день вы станете обладателем тайны, сделавшей меня тем, чем я являюсь ныне.
Д’Олива вздрогнул, но промолчал. Герцог д’Аламеда насмешливо продолжал:
– По крайней мере, есть одно обстоятельство моей жизни, о котором король точно не рассказал своему фавориту.
– Он не знал или… забыл? – спросил д’Олива, тут же упрекнув себя за наивность вопроса.
– Да нет. От таких воспоминаний не избавляются даже на смертном одре.
После этих слов в покоях повисло грозное молчание. Его нарушил Арамис:
– Суперинтендант теперь наш душой и телом.
Исподволь наблюдая за монахом, генерал с удовлетворением отметил, что отец д’Олива и бровью не повёл при данном известии. Арамис продолжал:
– Я попросил господина Кольбера об одной услуге, которую он немедленно согласился оказать.
– О!
– Более того: он выразил сожаление, что не имеет возможности исполнить просьбу тут же, не сходя с места. Я, как мог, успокоил его совесть. Он стал, знаете ли, на удивление совестлив, наш господин Кольбер.
– Вы говорите о…
– Да, о том деле, которое мы обсуждали в замке перед самым отъездом.
– Понимаю, монсеньёр. Значит, преподобный Паскаль нездоров?
– Плох, очень плох. Со дня на день ожидают самого худшего.
– Храни его Бог. Однако, если бы я мог знать…
– Что, преподобный отец?
– Если бы мне стала известна предполагаемая дата смерти, я…
– Вы?..
– Мог бы заказть службу в ближайшем монастыре ордена.
– Ах, это было бы весьма по-христиански. Ну, что ж, думаю, что отец Паскаль вряд ли переживёт десятое ноября.
– Значит, через две недели,