Я не успел досказать. А отец снял туфли, носки, закатал брюки…
– Ах, ты ж мать честная! Что же вы…
И полез в мутную, вонючую воду. Рядом со мной ревел Толик, размазывая пыль по щекам. Не знаю, как он, но я не боялся наказания, мне было жалко котёнка. Как я мог убить маленькую мохнатую жизнь!
– Папочка, я больше не буду! Пожалуйста, спаси его, папуля! Спаси!
Вообще отец не любил кошек. Сколько раз мама пыталась уговорить его, он отвечал прямо и непреклонно:
– Аллочка, прошу, не надо, я не перенесу в квартире это зверьё. Кто будет за ним ухаживать? Не надо!
А тут мой отец, бурча себе под нос слова, которые я слышал только от старших мальчишек и никогда от него, поскальзываясь на слизи, осевшей под водой, и намочив по колено свои костюмные брюки, спасал комок шерсти, который вполне возможно уже отдал богу свою крошечную душу. Я закрыл глаза и отвернулся к стене. Толик побежал к себе домой. Он жил на третьем этаже, прямо под нами. Дверь, хлопнув, выключила его плач. Мы с отцом остались один на один… за спиной захлюпала вода в мою сторону. Босые ноги по кафелю. За спиной остановился, тяжело дыша, отец. Я сжался в комок, втянул голову в плечи и ожидал наказания. Так мне и надо! Хотя меня никогда не били – ругали, ставили в угол, но чтобы бить… Никогда! А сейчас я сам был готов от горя биться головой о стену. Дыхание за спиной немного успокоилось.
– Кто тебе дал право распоряжаться чужой жизнью?
Вспыхнуло у меня над головой, как гром среди ясного неба и электрическим разрядом раскатилось по всему телу.
– Никогда, слышишь меня, никогда больше так не делай!
Отец не кричал, не ругал. Он просто произносил слова, состоящие из обычных букв. Но каждое слово тавром впечатывалось мне в память. «Распоряжаться чужой жизнью…»
– Перестань реветь! Отнеси его на солнце, пусть обсохнет.
Я резко развернулся. Перед моим лицом, на огромной и родной папиной руке лежала трясущаяся серенькая кучка шерсти.
– Он жив? Папа, он жив! Спасибо тебе, родной мой. Спасибо, мой папочка! Ты настоящий герой.
Отец молчал. Я поднял голову, и его слеза упала мне на щеку. Сколько всего нового я узнал в этот день про своего отца. Он вложил мне в руку мокрого котенка, поднял с пола туфли и как был, с закатанными мокрыми брюками, пошёл наверх. Он уже скрылся из виду, как вдруг я услышал его голос:
– Только матери не говори!
– Хорошо! – ответил я и побежал на улицу, прижимая к груди обеими руками мокрый дрожащий комочек.
Найдя самое солнечное место на площадке, положил котенка и стал с замиранием сердца смотреть на него. Он очень скоро стал проявлять признаки жизни. Замяукал и встал на тоненькие лапки. Его надо было срочно накормить. Я стал оглядываться по сторонам в поисках еды и тут увидел отца, выходящего из подъезда. Он пошёл ко мне, держа что-то в руках и странно шагая, словно был сделан из тонкого хрусталя.