Крушение надежд. Владимир Голяховский

побоятся, но и жить свободно евреям не дадут. В России корни антисемитизма тянутся из глубокой истории. Но за века изгнания у евреев выработалась особая способность к быстрой ассимиляции. Во время революции семнадцатого года и сразу после нее многие евреи играли видную роль в молодом советском обществе. Затравленные несправедливостью, они вырвались на простор революционных волн и стали бороться за новый строй. Масса молодых евреев двинулась в крупные русские города и в университеты. И мы с твоим отцом были среди них. Мы считали, что в России наступило равноправие, и присоединились к жизни советского общества с горячим пылом. В тридцатые годы нам казалось, что русское общество приняло в себя образованных евреев как русских интеллигентов.

      Алеша вставил:

      – Да, но мои сверстники уже следующее поколение интеллигентных евреев и полуевреев, не как вы, «первопроходцы русской культуры». Но и нас не считают «своими».

      – Да, это потому, что партийный аппарат коммунистов, от Хрущева до последнего писаря, считает евреев гражданами второго сорта, «не нашими», и все время ставит им палки в колеса. Им их сограждане-евреи непонятны и неприятны, они им мешают. Отличие от прошлого теперь только в том, что еврейский вопрос перешел с главной улицы в закоулки. Да на самом деле это уже не вопрос, а утверждение.

      25. Эпиграммы Алеши Гинзбурга в самиздате

      Политические эпиграммы Алеши все шире расходились по Москве, их со смехом повторяли друг другу люди, но только с оглядкой и лишь в тесных компаниях: пересказывать их было игрой с огнем, если узнают автора и распространителя, посадят.

      Моня сказал Алеше:

      – Знаешь, старик, с советской властью шутки плохи. Наша е. аная госбезопасность все бдит и все звереет. В конце концов, за нашу с тобой интеллектуальную игру мы попадемся: ты за сочинения, я – за распространение. По головке нас не погладят. Тогда и мы пропадем, и все твое творчество пропадет.

      Алеша понимал опасность:

      – Значит, надо что-то придумать. Ты на это мастер.

      – Я уже придумал: вместо устного распространения будем передавать эпиграммы в самиздат для подпольного опубликования, без имени. И стихи не пропадут, и мы тоже. По крайней мере, больше надежды.

      Самиздат было новым понятием, еще только входившим в жизнь.

      Алеша улыбнулся:

      – Что ж, самиздат – это старинное русское изобретение. Когда Лермонтов написал на гибель Пушкина стихи «Смерть поэта», они тоже не были опубликованы, а расходились в списках по рукам.

      – Верно, но они расходись под его именем, и за это его наказали ссылкой на Кавказ. Теперь посылают намного дальше, – возразил Моня и добавил: – Я уже наладил связи с одной московской интеллигентной еврейкой. Она энтузиаст-одиночка, перепечатывает запрещенные стихи и рассказы и раздает своим знакомым, а те снова перепечатывают и раздают своим. Так она создает читательскую аудиторию.

* * *

      С начала 1960-х годов самиздат стал евангелием для всех недовольных режимом, формой подпольного