Ну, меня тоже немного попустило, и пошёл я к Бродскому. Ну не к Егору или к Бероеву в такой ситуации за советом мне же идти!
Паша – ничего, орать на меня не стал, лохом обозвал, и на хуй послал. На том все его советы и кончились. Самый момент был, чтоб в петлю залезть, но, подумал я, сначала тех двоих замочу, которые, сидя на телевизорах, лохом меня сделали, а потом уж и сам закончусь. Тоже на телевизоре. Ха-ха-ха.
Никого, конечно, мочить я не стал, опять Миху, кажется пиздил, да на блядь эту, Тамару, орал опять, так орал, что соседи Михины в стену стучать начали.
Второй час ночи был уже…
И тут в дверь стучат, то ли мыши, то ли крысы, сразу не услышал, а как услышал, в дверь на горячую башню чуть не выстрелил. Открываю, – стоит какой-то хуй на полторы головы ниже меня, в ширину вообще за шваброй можно спрятаться, и говорит человеческим голосом:
«Павел Николаевич сказал, у вас проблемы»…
Ну, думаю, всё, Бродский решил перед кончиной моей надо мной потешиться. На хуй надо было посылать сморчка этого, но он как-то тишком так, нишком мимо меня просочился в квартиру, сел куда-то, и, главное, говорит, – что профессор философии, только что руки в карманах не держит, неприлично это…
Тамара с Михой его и не заметили, по-моему, а мне уже по хуй всё было, хоть сморчок, хоть дрючок. Мы так, по-моему, до самого рассвета просидели, спать не ложились. Миха говорит: люблю её, жить без неё не могу; я – ему: пошёл на хуй; сморчок: не надо нервничать, всё уладится; Тамара: сам пошёл на хуй.
Хотя нет, я поспал немного, мне сон тогда приснился…
А приснилась мне, Артёмка, моя смерть, что было очень кстати. Только ни фашистов, ни депутатов там не было, совсем другой расклад, серьёзнее всё. Место какое-то дурное, вроде бы и домой я приехал, а всё какое-то дубовое, как будто на скорую руку из досок сколоченное и бумагой подходящей обклеено. Я в «Квейке» полигон такой видел, с домами фанерными, скамейки там какие-то серые. Ну, как вон сне, короче. Ощущение у меня такое, будто вернулся я с разборки, причём участвовали в ней все мои кореша – и Миха, и ты, и Егор… Бероева, кажется, не было… во гоню, слышишь, сон вспоминаю.
Ладно, начал, надо кончать.
Поднимаюсь, короче на свой этаж, без лифта, чую: что-то не так. Не знаю, как это передать. Ну, вот открываешь иногда шкаф на кухне, тараканов не видно, одно говно их видно, следы от них, и начинаешь дихлофосом во все углы пшикать. Так я начал палить во все стороны – стены-то картонные! И вылезли тараканы, которые по душу мою прибыли! Одного на месте завалил, все стены кровью испачкал. Второго гнал до самого чердака. А третьего я не заметил. Тоже – как в «Квейке»: видишь себя на куски разорванного, ствол рядом валяется, и стоит надо мной таракан.
Ну, это я во сне такой опытный стрелок получился, в яви мне тогда только по банкам консервным доводилось стрелять, волыну ради понтов только таскал. Когда проснулся, в комнате Тамара сидит в кресле, рядом хуй этот журналистский сидит, сторожит её, – и от кого? От Саввовича этого, которого