– На хрена мне твой почёт! – возмутился Толька. – Оно мне вот где! Меня и без того каждая собака знает. Это как лисья шкура на бычачьей шее. Всякий стянуть норовит, а потом ещё и залезть сверху. Так что ты лапшу мне на уши не вешай. Жизнью учёный Толя Козырев.
– Не лапша это Анатолий Игнатич. Точно говорю. Я же не пацан врать.
Толька улыбнулся во весь рот, однако, потом задумался.
– Я вот подумал… В деревне Козыревых, как собак нерезаных. Почему сразу я?
– Ну, ты же без работы. В день по червонцу. Плюс провизия. Можем и коня дать.
– На хрен он мне. Убежит, лови его потом по тайге. Его же кормить надо.
– Вот и договорились. – Мандрусов встал из-за стола и хлопнул Тольку по плечу.
– Тише ты! – вскрикнул тот, схватив рукой больное место.
– Чего ещё?
– Да Надюха вчера граблями наградила.
– Эх ты! Не ценишь ты свою жену. У тебя жена – редкий человек. В доме вон какой порядок. Руки – золото. Детей учит. Внуки уже. А ты с кулаками. Не пойму я вас, столбовских.
– Не твоя забота. Ладно. Давай деньги и валяй.
– Зачем тебе деньги?
– Как зачем! Продуктов каких набрать. Ты, Мандрус, глупый что ли?
– Знаем мы твои продукты. Нажрёшься! Чего доброго, глупостей наделаешь. В общем, так. Готовь одежду, ну там сапоги и всё такое, сам знаешь.
– А ружьё?
– У него своё. А тебе оно ни к чему. Это его охота. Он за всё заплатил валютой. Даже за тебя.
Толька сразу поглупел и поднял брови.
– Он что же! Купил меня?
– Да не ори ты! Нанял. Тебе же и заплатят.
– Без аванса не пойду, – Толька по-детски надул губы и отвернулся к окну.
– Чёрт с тобой. – Сергей бросил на стол четвертной и печально ухмыльнулся. – Ну всё. Пошёл собак сеном кормить.
– Чего ты сказал, не понял?
– Лодырь ты. Чего… Смотри, не захлебнись.
– Моё дело. – Толька сунул в карман деньги и стал собираться в магазин, известное дело, за пузырём.
–А гармонь-то зачем берёшь? Угробишь, чего доброго, где-нибудь инструмент.
–Не твоя забота. Твоё дело зверушек в лесу сторожить, живодёр.
Проходя мимо машины, он недоверчиво оглядел фигуру японца, пробурчал что-то непонятное себе под нос, нагло улыбнулся второму и, выйдя на середину улицы, где бегала пацанва, растянул свою гармошку так, что в соседских дворах залаяли собаки. Выдав один из куплетов известной казачьей песни, он тут же собрал вокруг себя целую ватагу местной детворы, без ума любившей Тольку, когда тот бывал трезвым, и не сдерживая накатившего удовольствия, гаркнул во всё горло «Банзай», потом вдруг оглянулся и, поймав на себе удивлённое лицо гостя, заорал ещё громче. Не обращая внимания на окружающих и, наверное, утратив последние крохи стыда, Толька побрёл по улице, собирая в кучу ополоумевших от страха собак, изошедших на дикий лай, и детвору. Что-что, а повеселиться Козырев умел.
–Ну всё, земляничка-ягодка, -махнул рукой Мандрус, неловко