– Будет вам опять спорить и философствовать, – мама приятно улыбнулась ему, – мне смолоду нравятся офицеры. Вы здесь на отдыхе или полк ваш стоит здесь? – Нет, я отдыхаю. Знаете, я подумываю оставить службу и заняться устройством жизни. Сколько можно мотаться по свету? Пора уже остепениться и быть умней, – он умолк на минуту. – Вы хотите шампанского, нет, скажите честно, хотите? – он заглянул маме прямо в глаза, а потом повернулся ко мне и опять мне показалось, что он колит меня своим взглядом, еще и еще раз оценивает, как товар в лавке.
–
Официант! Быстро шампанского дамам, – произнес он громко и надменно, так, что официант, сидевший поодаль, подскочил и скрылся за стойкой.
– Вот, шельма, уже спит. Удивляюсь я нашим мужикам. Мы их поим, кормим, работу даем, а они наровят спать даже на работе, – надменно закончил он.
– А по-моему, это они нас поят и кормят, они создают нашу спокойную жизнь, – со злом возразила я.
–
Да, я вижу вы не только философ, но еще и революционер! Браво! Такой вы мне еще больше нравитесь.
Официант подал нам бокалы. Я еще никогда не пробовала шампанского, но как ни старалась, не могла быть теперь мягкой и не могла заставить себя любезно говорить с Никитиным, поэтому я попросила официанта:
–
А мне, пожалуйста, еще лимонада.
– Да, да, принеси сейчас же, если дама требует! – зло сказал Никитин, даже не взглянув на него.
Поклонившись, официант ушел.
–
Вы, я вижу, не любите народ, – начала распаляться я.
–А за что его любить? Что он женщина, что ли? Каждому из нас Господь определил место: кому официантом быть, а кому за столом сидеть, – и оставшись довольным своим высказыванием, он откинулся на спинку стула, стал жадно большими глотками пить шампанское.
–
Но ведь Господь учит нас любить ближнего своего, – вмешалась мама, опять отстраняя меня от препираний с этим человеком.
– Вот именно ближнего – того, с кем ты сидишь за одним столом, – он многозначительно взглянул на меня, – разве Господь садился за стол с неближними своими, разве не он учит нас карать неверных?
– Ну уж извините, разве наш русский человек, пусть и мужик, неверный? Вы заблуждаетесь, Иннокентий Петрович.
–
Дорогие мои, зачем нам сейчас обсуждать вопрос мужиков, – нарочно громко сказал он, когда официант поднес мне мой лимонад, – мужик он и есть мужик, – и тут, видно решив снизойти до мужика, он достал свой большой бумажник и, протянув несколько купюр официанту, сказал: – Ну ка, любезный, одна нога здесь, другая там, принеси дамам цветов, сдачи возьми себе.
Удивленный официант, держа деньги почти на вытянутой руке, посмотрел по сторонам, словно соображая, где же здесь взять цветы, быстро вышел из ресторана.
–
Видите,