– Иди ты к черту!
Кречетов, плюнув на утреннюю трескотню товарища, перебросил через плечо цветастый рушник, взял мыло, зубную щетку, толику порошка из банки, когда Сашка нетерпеливо дернул его за рукав.
– Чего тебе еще, ботало? – раздраженно огрызнулся Алексей.
– Смотри, проспишь свое счастье, Иванушка. Знаешь ли, кого я нынче видел, как вышел из храма?
При этих словах в груди Алешки будто что-то надорвалось, словно в этом вопросе он узрел то, чего столь не хватало в картине его обыденной жизни, без чего кругом было пусто и голо.
– Ужели?… – Губы его дрогнули.
– Вот тебе и «ужели»! – победно передразнил его Сашка и заложил руки в карманы форменных брюк. – Муфточку свою беличью… небось, помнишь?
– Ты видел ее? Господи, где?
Полный ожидания, Алексей, точно во сне, положил на стол щетку, зубной порошок и, молитвенно прижав ладони к груди, задыхаясь, спросил:
– Милый… милый Гусарь! Дорогой ты мой, как смел так долго молчать?… Это ж бессовестно, брат. Давай, не томи…
Кречетов придвинулся ближе верхом на стуле.
– Ну-с, значится, так… вышел я после утренней из Троицкого…
– А ты не перепутал часом? Уверен, что это была она? – Алексей сдавил пальцы Гусаря, неотрывно глядя тому в глаза.
– Тоже выдумаешь! С твоими «портретами» и рассказами… я ее как тебя вижу. Ну-с, значит, выхожу из церкви.
– Она была одна или с гувернанткой?
– Да погоди ты мне в ухо дудеть! Труба иерихонская! Ты ж мне и слова не дашь воткнуть…
– Молчу, молчу… Дальше-то что?
– А дальше, как спустился я к рынку, думаю, там да сям пройдусь «на пробу» вдоль рядов…глядишь, к выходу и заморил червячка… И тут меня ровно громом трахнуло! Смотрю, а у костела она… Вот крест, веришь ли, сразу спознал, что она. Гарная такая дивчина, в белом во всем, як невеста… твоя Пиковая Дама! Со шляпки вуалетка отброшена, тонкая, что та паутинка. Локоны золотые по плечам прыгают, так с ветерком и играют… Чистая панночка, скажу я тебе, и стоит-то ровнехонько, будто головой небо проткнуть хочет. Шею бы хоть пригнула, даром что не балетная. Ишь, думаю, цаца какая. Эта, похоже, в жизни рук не тревожила, жди-и!
– Значит, хороша? Я был прав? – Кречетов едва сдерживал радость.
– Хороша-то хороша, да чует сердце, не по карману она тебе, братец… Эта гордячка кружева да атлас обожает…
– А вдруг?
– Может, и «вдруг», Бог ее, ведьму, знает…
– Она не ведьма!
– Ладно тебе! К слову пришлось… а кто, как не ведьма, может околдовать? Сидишь тут, як на иголках, Червонный Валет. Помнишь, гутарил месье Дарий: «Мечта раба – выбрать на невольничьем рынке себе хозяина».
– Помню, и что?
– А то, что ты с нею… – Гусарь набрал в грудь побольше воздуха, – и есть тот раб. Живешь – не живешь. Спишь – не дышишь. Скажи – не так.
– Слушай, – перебил его Алексей. – Говорил ты тут много, жаль толку чуть. Где живет? Как зовут? Опять все сначала…
– Все,