– Господа, – пристав развел короткими, но сильными руками. – Будет вам! Нельзя же все время о тунгусах. Что, на них свет клином сошелся? И вообще… – он засмеялся. – Вы, Фока Феофанович, я уж вас так, по-мирскому, вы тоже к столу садитесь. Сейчас Артемида Ниловна порадует нас осетринкой…
Вдохновленный словами пристава, отец Фока приободрился. Неожиданно сильным густым басом, который совершенно невозможно было заподозрить в молодом человеке со столь изящной фигурой, пропел:
– Не искушай меня без нужды возвратом нежности твоей, разочарованному чужды все обольщенья прежних дней…
Симантовский, не дожидаясь осетрины, опрокинул в себя рюмку и, перекорежив лицо в страдальческой гримасе, потянулся к огурцу:
– Вам бы, батюшка, в кафешантане выступать… Изумительный успех имели бы…
Зыков сурово покосился на учителя, столь вольно разговаривающего со святым отцом, но от замечания удержался. Тем более что священник лишь усмехнулся и, поднявшись, затянул:
– Когда легковерен и молод я был, младую гречанку я страстно любил… Прелестная дева ласкала меня, но скоро я дожил до черного дня… Пум-рум-пум-пум… Пум-пум-рум-пум-пум… В покой отдаленный вхожу я один… Неверную деву лобзал армянин…
Пристав уже собрался бурными аплодисментами высказать свой восторг, но, заметив округлившиеся глаза Зыкова, с деланной укоризной произнес:
– Ну право, Фока Феофанович…
Священник, хотя и был молод и игрив нравом, все-таки сообразил, что в присутствии Зыкова, пусть богатого, но крестьянина, нужно вести себя более пристойно, более подобающе сану. Он смущенно улыбнулся, откладывая гитару:
– Бес путает…
Симантовский вновь протянул руку к графинчику из голубого стекла, однако замер и настороженно повел тонким носом.
В комнату, торжественно держа на вытянутых руках вместительное блюдо, вплыла пышнотелая, как и ее супруг, Артемида Ниловна. Лицо жены пристава светилось довольством, а маленькие глазки живо поблескивали под тонкими белесыми бровками.
Когда Збитнев, нарезав осетрину ровными кусками, разложил ее гостям по тарелкам, учитель Симантовский, потирая руки, предложил:
– За гостеприимных хозяев!
Зардевшаяся Артемида Ниловна расплылась в благодушной и благодарной улыбке, но, заметив, что супруг продолжает стоять и лицо его принимает постепенно суровое и вдохновенное выражение, стушевалась. Платон Архипович легонько постучал ножом по краю блюда и, выпятив широкую грудь, отчего мундир стал ему несколько тесен, произнес с пафосом:
– Господа!
Священник быстро поднял голову, едва заметным движением поправил и без того безукоризненные, цвета вороньего крыла, длинные густые волосы и вопросительно посмотрел своими пронзительными глазами, в которых тут же погасла безмятежная веселость. Симантовский поморщился, словно от внезапного приступа