– Тетя Хана, вы любите рыбку…, – Бебичка картавила, – я очень люблю…, – босые ножки девочки шлепали по мокрому песку, – ой, смотрите, крабик…
Неосторожно высунувшийся из-за камня краб заспешил обратно в укрытие. Бебичка вздохнула:
– В садике есть авкариум, – девочка нахмурилась, – нет, аквариум, но крабиков и рыбок нельзя трогать руками…, – плескаясь в заливе, Бебичка и Хана зашли в косяк рыбок на мелководье:
Хана улыбнулась:
– Бебичка сказала, что рыбки ее целуют…, – от девочки пахло чем-то сладким:
– Вареньем, – принюхалась Хана, – мы варили кизиловое варенье, а Бебичка облизывала пенки…
На острове имелась старинная спиртовка и медный таз. Женщины устроились за деревянным столом на веранде дачки:
– Ты у нас поздоровела, – ласково сказала Анна, – хорошо, что ты приехала, милая…
Хана провела на вилле неделю, готовясь к сольному спектаклю на открытии первой галереи нового музея современного искусства в Сиэтле. Потом ей надо было возвращаться в Голливуд:
– Куда собирается Краузе, – Хана отогнала от себя мысли о немце, – но мне не надо терпеть его больше одних выходных, я могу отговориться съемками…, – Хана получила роль в будущем фильме-катастрофе «Аэропорт»:
– Еще я записываю песни для «Котов-Аристократов», – Хана смеялась, что обкатывает песни на Бебичке, – я буду занята и Краузе не станет торчать в Лос-Анджелесе. Главное, чтобы у меня хватило времени на проверку его багажа…
Бабушка Анна, как и тетя Марта, была уверена, что фон Рабе прячется в Африке. Все еще красивые руки женщины быстро очищали кизил от косточек:
– Видишь, – Анна оглянулась на кресло-качалку, где сопела Бебичка, – мы, можно сказать, в отчаянном положении…, – присев на перила веранды, Хана затянулась сигаретой:
– Да, – мрачно сказала она, – чуть ли не половина семьи пропала. Хорошо, что Джо, кажется, оставили в покое и нацисты и коммунисты…, – брат продолжал сидеть в глухом углу Конго:
– Нацисты похитили его в Риме, – по спине Ханы пробежал холодок, – я едва не потеряла Джо, а теперь я снова лягу в постель с проклятым Краузе и приму от него очередные бриллианты…, – Хана старалась не думать и о письмах Виллема:
– Стоит мне намекнуть, что я согласна, – она накрутила на палец прядь черных волос, – и он бросит любимую Африку, бросит Мон-Сен-Мартен и приедет в Голливуд. Но ведь я его не люблю, и он меня не любит, то есть, наверное, не любит…
Анна складывала кизил в таз, засыпая ягоды песком:
– Максим неизвестно, где, – нахмурилась женщина, – Полина, кажется, болтается рядом с фон Рабе, а Фрида только звонит Иосифу…, – майор Кардозо в телефонном разговоре заметил:
– Бабушка Анна, что я могу сделать, – племянник помолчал, – Фрида взрослая женщина и у меня