– Арсений Низовский учился в средней школе №15 города Берягина с…
– С 1962 по 1971! – заорал я. – Да что ж это такое, любезная Софья Вениаминовна? Знаю я это, знаю, и знают все читатели и почитатели, и весь прогрессивный мир. Ну давайте же начнем уже! Арсений Низовский явился в первый класс… ну… совсем… ну?!.
– Крошкой? – полуспросила у меня Софья Вениаминовна.
– Да-да, Софья Вениаминовна, отлично, Софья Вениаминовна. Ну давайте продолжим. С трогательной тоненькой… ну?..
– Шейкой, – выдохнула Софья Вениаминовна.
– Ну хорошо, хорошо, Софья Вениаминовна, и непокорным светлым… ну? Что?..
– Чубом?
– Ну, ага, ага. В загорелой, поцарапанной? Ну?..
– Руке, – обрадовалась узнаванию Софья Вениаминовна.
– Во! Точно! Сеня держал букет растрепанных? Ну?..
– Георгинов! – выкрикнула Софья Вениаминовна первой ученицей и зарделась.
– Молодец! – похвалил я. – Дальше!
Через два часа утомленные, потные, навалившись грудью на стол, мы вяло жевали, не замечая вкус пирога, и слушали запись.
– Не пойдет, ни к черту не пойдет, Софья Вениаминовна, простите. Это напоминает, знаете что?
– Журнал «Веселые картинки», – привычно угадала она.
– Да. Где в печатный текст картинки вставлены для неграмотных.
– А вы знаете, Дима, – устало сказала Софья Вениаминовна, даже не косясь на диктофон. – Не помню я этого вашего Низовского. Вот совсем не помню, ни вот такой вот фитюлечки, – показала она сложенный в перстах недоеденный кусочек, посмотрела на него внимательно и съела. – Хоть ешьте меня, хоть режьте.
Я обомлел, хотел потянуться выключить диктофон и не смог, меня словно парализовало.
– Да, Дмитрий, не падайте в обморок. Я тоже сначала переживала, как вся эта волна покатилась: Низовский то, Низовский се, Низовский наше все. Думала, склероз пришел, поминай как звали. Вот так думаю, однажды утром в зеркало посмотрюсь и спрошу, кто эта милая старушка. А потом думаю, э, нет, шалишь, брат-варнак, Федю Ложечкина отлично помню, рассказать? Вот такой парень! Марину Лисичкину. Кавалерист-девица наша, весь второй «Г» от нее рыдал. Шестьдесят девятый почти весь выпуск помню. И вообще к старости наоборот все прежнее четче видится. Могу некоторые уроки по минутам пересказать. – Она зажмурилась, улыбнулась, помолодела и, вероятно, видела сейчас эти памятные уроки. – Максимку Райснера помню отлично. Любочку Великан. Поповых троих помню, не братья. Семеновых, те братья. Ивановых всех. Гримбергов парочку. Соловейко Ниночку…
Она открыла глаза, посмотрела на меня, улыбка затухла, явственно затухла как свечка. Но сказала решительно, не мямля как прежде. – Низовского совсем не помню. И на снимках не найду. Простите, Дима, – добавила она, смягчая резкость голоса.
– Пожалуйста, – сказал я совсем уж автоматически. И чужой рукой бахнув