Снуя по полутёмному коридору, Дина неожиданно задержалась перед тусклым овалом зеркала. Из глубины латунных листьев выглядывало остроносое лицо тридцатилетнего книжного червя: поджатые губы, внимательные серые глаза, невзрачные, чуть вьющиеся волосы, собранные в простой хвост. Дина наморщила подбородок, однако получившаяся гримаса также её не вдохновила.
– Перекраситься, что ли… – задумчиво пробормотала она, стягивая с волос резинку. Высвободившийся локон мягко запрыгал по левой щеке, слегка разрумянившейся от недавней беготни. Постояв ещё, она покачала головой и обречённо вздохнула – даже делавшееся порой нестерпимым чувство одиночества не смогло бы заставить её решиться на столь кардинальные перемены в собственной внешности. По опыту она знала, что лучше всего от удручающих мыслей избавляет работа, и потому поспешила вернуться к инвентаризации дедовского скарба. Освобождая квартиру от десятилетиями накапливаемого барахла, она методично опустошала всевозможные ящики, тумбочки, полки и подобные хранилища. К полудню перед входной дверью собралась огромная куча из давно утративших форму застиранных рубах, полувековых пальто, кепок, проеденных молью носков и прочего добра. Когда показалось, что конец уже близок, она случайно приоткрыла крышку огромного продавленного дивана и ахнула, обнаружив, там целые кипы спрессованных от времени и покрытых толстым слоем пыли газет. Поняв, что разделаться с поставленной задачей единым приступом не удаётся, Дина раздосадовано пнула ближайшую связку пожелтевших листов «Правды» и отправилась на кухню перекусить. Жуя бутерброд с ветчиной и запивая его холодным молоком, предусмотрительно прихваченными по пути утром, она почувствовала, что вновь начинает мысленно себя жалеть. Чтобы не давать шанса упадническим раздумьям, немного передохнув, она решительно взялась за переноску собранного на помойку, до которой, как оказалось, нужно было тащиться вдоль всех шести подъездов дома.
Спустя