Ведьма. Константин Беляков

го имя, однако всем было известно его прозвище. Сейчас уже трудно было сказать, кто и когда выдумал для него столь странное прозвание, и что послужило тому причиной. Между тем, вот уже больше сорока лет он звался окружающими не иначе как «Вертолёт» и являлся неотъемлемым атрибутом посёлка, наравне с немногими другими как, например, покосившаяся от времени медная водопроводная колонка или же шафранный остов грузовика, ржавевший на окраине за домами. Своим существованием Вертолёт, без сомнения, придавал округе определённый колорит, так как и сам являлся фигурой не ординарной: природа с самого начала наделила его рядом отличий, определивших всю его дальнейшую жизнь. Так правая нога у него оказалась значительно короче левой, вынуждая сильно хромать и носить специальный ботинок на толстой подошве. Кроме того, три пальца на его левой руке срослись в единое целое, образовав своего рода клешню, да и сама рука также была недоразвита. Невысокий и коренастый, при ходьбе он сильно размахивал левой рукой, одновременно припадая на правую ногу, что, вполне возможно в своё время и послужило поводом какому-то жестокому шутнику выдумать прозвище, столь прочно укрепившееся за ним впоследствии. Иначе говоря, Вертолёт от рождения был инвалидом, а люди воспринимали его лишь как диковинного уродца. Физические недостатки не позволили ему пройти большинство жизненных этапов, в той или иной мере свойственных обычному мужчине: он кое-как завершил среднюю школу, мало-помалу свыкшись с жестокими насмешками сверстников, после чего с ещё большим трудом окончил училище по специальности механика уборочной техники. К службе в армии он был непригоден, но и постоянной работы в городе для него не нашлось. Промыкавшись так до двадцати одного года, они с матерью решили, что ожидать от городской жизни более нечего, а потому обменяли их мрачноватую комнату с жёлтыми потёками на обоях и уехали в близлежащий посёлок. Здесь уже Вертолёт осел окончательно и никуда более не выезжал. Его мать, работавшая в молодости на химическом заводе, уже тогда серьёзно подорвала здоровье, приобретя, в числе прочего, нечто вроде нервного расстройства. Последние несколько лет она всё чаще оказывалась в местной психиатрической больнице, куда её стабильно доставляли после каждого особо бурного приступа. Несмотря на неочевидность диагноза, ей даже вроде бы собирались дать инвалидность, однако не успели – смерть, как это часто бывает, всё значительно упростила. Это случилось через год после их переезда. Не исключено, кстати, что своим уродством Вертолёт был обязан тому же химическому заводу…

      Но не стоит думать, что он сильно тяготился подобным существованием – распробовав к тридцати годам вкус водки, он с тех пор находил свою жизнь вполне приемлемой и временами даже приятной. Пенсии, которую ему платили по инвалидности, конечно хватало с трудом, но, несмотря на это, желание работать никогда им особенно не обуревало. При этом он, очевидно, имел определённые способности в обращении с техникой, так как приноровился таскать брошенные (либо попросту украденные) запчасти к разнообразным механизмам, ремонтировать их, а после перепродавать желающим. Денег на выпивку всё же доставало не всегда, и потому частенько его неуклюжую фигуру можно было заметить посреди главной улицы посёлка, где он ненавязчиво выпрашивал пару монет у прохожих. Местные мужчины, в большинстве своём и сами мастера выпить, охотно останавливались и подолгу беседовали с ним на различные актуальные для них темы. Женская часть посёлка к Вертолёту давно привыкла, но недолюбливала за то, что порой его лицезрели пьяного, ковыляющим домой в перепачканной одежде и с разбитой во время очередного падения физиономией, либо и вовсе мирно спящим в пыли у соседского забора. Нужно ли упоминать, что женат он никогда не был, да и вообще старался избегать общения с женщинами, как, впрочем, и большинство из них, по понятным причинам, сторонились его самого.

      Этим вечером Вертолёт был ещё почти трезв. Уже третий час он силился придать товарный вид старому мотору, который какой-то растяпа вчера выставил на пристани Девичьего озера, что начиналось сразу за ближней рощей. Прогуливаясь вдоль импровизированных пирсов, он точно определил, что мотор принадлежит кому-то из дачников, иногда приезжавших покататься на лодках по огромному озеру. Так как у своих Вертолёт никогда ничего не крал, а пришлых местные недолюбливали, считая их надменными богатеями, он ещё ни разу не бывал пойман, тем более что соседи сами частенько покупали его «продукцию». Кроме того, он принципиально не вламывался в запертые помещения, специализируясь обычно на мелочах, и уж тем более не трогал ничего нового или дорогостоящего. Большинство из того, что он притаскивал к себе в сарай, попросту было выброшено хозяевами, либо забыто неподалёку как не представлявшее особой ценности. На сегодня в его холодильнике была заготовлена бутылка недорогой, но проверенной водки, четверть которой он уже употребил до того, как приняться за работу. К началу дождя он успел изрядно устать от возни с мотором, но хотел закончить, чтобы после, удобно устроившись в доме, спокойно выпить, закусывая неизменной жареной картошкой с маринованными огурчиками. Когда стемнело, дождь пошёл сильнее и сквозь щели в крыше сарая за шиворот Вертолёту начала протекать вода. Чертыхаясь, он, наконец, открутил сорванный болт и отбросил его в сторону. Чтобы полностью завершить работу, следовало поставить взамен старого