– В таком случае, не будем забивать твою умную голову тем, чего не существует! – глаза Ярла вновь смеялись вместе с ним.
– Едем, брат, если доберёшься до Чёрной чащи первым, то охотиться на ужин буду я!
– Ни за что, я не хочу ложиться спать на голодный желудок! – поддержал Иоаким, и они помчались быстрее ветра к виднеющейся вдали чёрной полоске эбеновых деревьев.
X
В древнем лесу обитала история – он помнил времена, которые давным-давно позабыли первые предки людей. Эбеновые деревья были загадочны и непроницаемы, овеяны множеством тайн и легенд, а потому страшили людей Эла и Города-без-короля и служили вечной мечтой каждому мальчишке. Ярл и Иоаким не были исключением – однажды, когда оба они ещё разделяли детские забавы на пороге отрочества, им удалось сбежать из Эла и добраться до Чащи. Окрестные земли города хорошо охранялись, и двум мальчикам вряд ли грозило что-то, страшнее строжайшего выговора родителей, – а этого стоило опасаться, потому что гнев Шуна потом вошёл в список дворцовых легенд – но Чёрная чаща, безлюдная, тихая, как сон или забытье, умела устрашить.
То была осень, очень похожая на эту – золотая филигрань одевала хвойные кроны чёрных стволов, облачённая в хрустальный иней ранних заморозков, и двое принцев так же, как и теперь, плыли сквозь это молчаливое великолепие в безмолвии, ошарашенные и погруженные в себя. Эбеновые деревья годились не только и не столько для одурманивания – их смолы и внутреннее устройство не поддавались ни изучению, ни мало-мальски точному описанию, однако все учёные-мироведы сходились в своих изысканиях на одном – они сплетены с природой Мира теснее, чем, возможно, дубы Рассветной рощи. Они действительно были старше, как ночь и тьма старше дня и света, и в самом деле хранили саму суть жизнь в глубине себя, и умели делиться ею с людьми – они усыпляли мысли и слова, чтобы дать человеку возможность поговорить с сердцем.
Задаваясь вопросом о молчании, Иоаким не подозревал, что его отец в своё время побывал в Чёрной чаще. Сам Перегрин сохранил эту тайну, как и многие другие, не считая необходимым рассыпаться словами, которые так сложно понять. Обретя знание о единстве всего в Мире, Перегрин на свой манер научился видеть общее во всех окружавших его людях, и научился как будто быть одновременно каждым человеком этого мира. «Деревья как люди…» – однажды сказал он маленькому Иоакиму.
– Деревья как люди… – прошептал Иоаким, и воспоминание о голосе отца пронзило его, как молния, заставив похолодеть от внезапного осознания того, о чём нельзя рассказать. – И почему они забыли, что лес может научить их жизни… – Иоаким встряхнул отяжелевшей головой, пытаясь освободиться от непосильной пока ноши знания, многократно превосходящей всё то, что он успел прочесть в сотнях книг дворцовой библиотеки Эла.
Ярла же трогали за сердце другие воспоминания – когда они с Иоакимом сбежали из Эла и пробрались в Рощу, они пробыли в ней так долго, что валились с ног от усталости. Они