Было и не было. Алексей Витальевич Вальчук

Кто-то в зале испуганно вскрикнул, но мальчик не унимался. Занося руку за плечо, он лупил по гранате что есть сил до тех пор, пока не добился своего: вспышка света, громкий хлопок, и все тот же звонкий выкрик «ОЙЙЙОО», только теперь без всякого хвастовства. По сцене пустили дым и включили невнятную музыку на ударных (символ пробегающего времени, если создатели постановки заморачивались над символикой), чтобы быстренько сменить декорации. Когда дым рассеялся, зрители увидели трап, уходящий за кулисы, а рядом с ним – картонные шасси. С другой стороны сцены выбежали журналисты, и под звуки щелкающих затворов с самих небес спустился Бриос Ненцен. Сияющий сединой, обрюзгший и хмельной, он на последних ступеньках помахал правой рукой в сторону зала и спрятал три пальца в карман.

      – Здоро́во! – крикнул он. – Жизнь не сахар, но и мы не карамельки!

      Публика взорвалась диким хохотом. Сейсмометр с соседней метеостанции сошел с ума. Поговаривают, что нескольких человек вывели с истерическим припадком, но это, конечно же, вранье.

      Бриос тем временем, насытившись успехом, сошел с трапа и принялся козырять по сцене. После нескольких минут фееричной прогулки (зрители были в восторге) он так же феерично отошел к шасси, чтобы завершить приветствие не менее фееричным мочеиспусканием. Овации, репортеры вне себя. Заснята каждая капля, ничего не пролилось мимо журналистского энтузиазма. Впрочем, когда Ненцен подошел поздороваться с делегатами за руку, не каждый испытал прежнее удовольствие. Но это можно опустить, фабула не нарушится.

      Следующая сцена переносит зрителя из аэропорта в дачный поселок, куда герой, видимо, и прилетел. Актеры сидят за длинным столом, во главе его – никто иной. Обычный праздник обычных богачей государственной верхушки. Виноград, паштет, копченое мясо, десяток куриных крылышек, импортное вино и прочая закуска. Разговор о наболевшем.

      – У нас на районе все просто, – вещал толстяк-чинуша с бородавкой на носу, – не хочешь работать – не будешь есть. Это я к чему: если человек тунеядец и не работает так, как работают нормальные люди, на заводе или еще где, то и хлеба он не получит, нечего и просить.

      – А что же творческие люди? – осведомилась дама лет пятидесяти с осанкой балерины. – Если у них кризис идей, творческий застой?

      – Ну, – промычал первый, – раз застой творческий, значит, застой рабочий, а значит, и застой гастрономический. Тут уж ничего не попишешь. Как сказал один античный поэт, эквилибриум эст матер студиорум.

      – Там, кажется, было репетициум… – вмешался интеллигентный мужичок в очках, но тут же приник.

      – Репетициум, так репетициум, – снизошел все же первый и вгрызся в золотистое крылышко. – Вообще, – продолжил он, продолжая жевать, – язык – дело второстепенное. Не важно, что человек говорит, важно, что он делает. Я вот писак совсем не понимаю: сидят, кропят, зрение портят, а что толку? Ты выйди на улицу и подмети грязь, раз она тебе так мешает, зачем ты про нее пишешь?