– Почему?
Он пожал плечами.
– Потому что это я, а это ты. Потому что пока мы тут стоим, вселенная остановилась. Время не идет, уроки не учатся. Красота. Хочешь посмотреть на застывшие лица одноклассников? Они забавные.
Я покачала головой.
Лестер тоже прислонился к стене и сложил руки на груди. Я заметила, что от него вообще ничем не пахнет. Никакого, даже мимолетного запаха.
– Ну, – тихо произнес он. – Я хочу послушать.
Я по-прежнему молчала, вспоминая, сколько исписанных тетрадей ежегодно улетали в мусоропровод. Мне казалось, из-за них меня точно когда-нибудь упекут в психушку.
– Тебе не нравится мир таким, какой он есть, верно? – не повышая голоса, подсказал Лестер.
Чтобы не быть с ним на одном уровне, я опустилась на корточки и обхватила колени руками. Так у меня было хоть немного личного пространства и собственные сцепленные руки вместо его лица перед глазами.
– Никогда не нравился, – призналась я еле слышно. – Сколько себя помню. Мне просто не хотелось в нем жить. Он какой-то… неправильный. Люди неправильные. Одинаковые. Иногда во мне поднимается – не знаю. Упрямство, что ли. Протест. Тогда я пишу. Просто чтобы не потерять свой мир, каким я его вижу. Я в нем как в коконе из собственного воображения. Сначала я создавала другую концовку для героев мультиков – мне не нравилось, как они заканчивались. Потом была собака…
– Собака?
– Ненастоящая. Мне хотелось собаку, родители не покупали, и я просто придумала, что у меня есть собака. Придумала, как нашла ее на улице, у нее было два черных пятнышка на мордочке, одна лапка короче другой. Потом придумала, что она немного пожила у меня и ушла на улицу. И умерла.
– Ай-яй-яй.
– Потом была девочка… ее я тоже придумала. Она была очень любила одного мальчика. Мне было лет двенадцать, я очень верила в любовь. Да… Ты же и сам, наверное, это знаешь. Я записывала все, что приходило в голову, оно было для меня настоящим. Когда уставала писать, жила почти только в фантазиях. Я не думала, что так не бывает, или что этих героев нельзя увидеть и потрогать. То, что их не было в действительности, не значило, что их не было совсем. Это было в моей жизни – и довольно. Мне хотелось уйти от реальности – я уходила. Хотелось писать – я писала. Это была целая вселенная, а я в ней центром, Богом. Я была всем.
– И что изменилось?
Я вздохнула. В груди было больно от каждого следующего слова.
– Не знаю. Повзрослела, видимо. Пару лет назад для меня писать было, как дышать, я не задумывалась, как это делаю. Потом перестало получаться, я стала думать над словами. Чтобы они не повторялись и звучало красиво. В общем, стала думать больше о том, как оно звучит, чем о том, зачем я это делаю. А потом встретила Диму.
– И что?
– Ну что-что. Поверила в то, что это он. Типа, знаешь, во что все девочки верят. Вечная чистая любовь.
– А любовь оказалась не такой уж чистой? – усмехнулся Лестер.
– Она оказалась не такой,