Я шагала рядом, задумчиво облизывая пальцы, на которых мороженого было больше, чем в стаканчике.
– К этому никогда не бываешь готов. Знаешь, когда я был маленьким, не помню, лет семь может, у меня умер дед, – начал Дима. – А сразу за ним любимая бабушка. Мне тогда сказали, что они уехали на небо, и я плакал три дня от обиды, что они не взяли меня с собой.
Он продолжал говорить, но я не вслушивалась. Мы брели по аллее пустого парка, Дима обнимал меня за плечи, а я спрашивала себя: что я вообще здесь делаю? Что случилось утром, и что мне обо всем этом думать? Может, просто убедить себя, что все это мне приснилось? Или что я слишком устала. Что такого не бывает. Но разве не я без конца выводила в дневнике одну и ту же фразу: «Мне душно, мне тесно в этой реальности, я задыхаюсь… точно знаю, что есть другая, а нет, значит, я вправе создать её, выдумать в своей голове»?
Раньше я страдала от того, что каждый день похож на предыдущий, и ничего вокруг не меняется – ни мир, ни люди вокруг. Говорят, каждый человек уникален – но вот они, люди, одинаково озабоченные, сосредоточенные, вечно куда-то спешат, идут навстречу, радуясь, что закончился очередной рабочий день. Разве они не стремятся к одному и тому же – успешной учебе, успешной карьере, крепкой семье? И разве так уж плохо верить в существование иных людей, тех, кто способен щелчком пальцев запирать не запирающиеся двери, – раз остальные мне все равно не нравятся?
Я поверила. Привычная мне реальность не может быть единственной в этом мире. Наверняка есть и другие.
– Может, все это и к лучшему, – пробормотала я.
– К лучшему? Что люди умирают?
– А?
– Ты вообще слушала, что я говорил?
– Да.
Дима покачал головой.
– Вера, Вера… Что у тебя в голове.
– Видимо, что-то странное.
– Вот именно. Ты иногда – самый странный человек из всех, кого я знаю. А потом раз – и снова нормальная. А потом опять что-то пишешь в своем блокнотике, и не дай Бог к тебе подойти в этот момент.
– Я, между прочим, давно уже ничего не писала, – призналась я, чувствуя, что это расстраивает меня едва ли не больше всего, что произошло со вчерашнего дня. – Когда не пишу, мне кажется, будто я вообще ничего стоящего не делаю. Ничего по-настоящему важного. И сама ничего не стою – просто дышу воздухом вместе с другими.
Дима остановился и поцеловал меня в лоб.
– Еще напишешь. Обязательно.
– Да.
– А потом станешь великой писательницей, – он улыбнулся. – И я буду тобой гордиться.
Я почувствовала себя ребенком, которому дали конфетку, лишь бы не ревел.
– Спасибо.
– Все уже позади, – Дима обнял меня. – И скоро забудется, вот увидишь. Учебный год закончился, лафа…
– Я не хочу это забывать, – тихо возразила я. Только не Лестера. Благодаря ему впервые ирреальность