Очарованнный Russky. Гаврила Петрович

как, мол, православие соблюдается, это сразу, как греки Русь окрестили. Ну, и прислали миссию с толмачом-греком. Занят он был описанием происходящего, ну и захотелось ему пыхнуть по скучности. Изучив вопрос, он так описывал событие: «Вот эти варвары пьют зелёное вино и затем не без удовольствия чистят друг дружке рожи, и таким образом забавляются». Хотя сведения расходятся по причине почти абсолютной трезвости на Руси: пили разве что лёгкие квасы и сбитни не более трёх градусов, ну а насчёт подраться – это дело святое, если по-честному, на кулачках, а не по-современному, исподтишка из ствола шмальнуть. Поп писал: «А вот гашиша они не курят, и не представляется возможным раскумариться бедному попу».

      Russky жалел попа, что он такой не продуманный: ну а как он мог представить себя на Руси без косого. Ведь даже любитель сорняка Архимед не смог бы этого вычислить. Греки раньше нечасто гоняли на Русь – было хорошо и в Греции: корабли приставали к их берегам, свободные граждане в свободных туниках, приветливо улыбаясь, раскумаренные и винца хлебнувшие, прохаживались вдоль купеческих лавок с товаром со всего света, бани работали исправно, чтобы греки могли легко и с приятностью отходить от ночных бдений, изгонять яды из тела, чиститься, расслабляться, готовясь к будущим ночным утехам. «Как потеете?» – бывало, приветствует сосед соседа благородного вида, интересуясь его здоровьем, что в Древней Греции считалось привилегией граждан свободной страны. Но времена канули, как в бездну, и уже Греция не та, да и греков развели на родину, пришвартовав её к ораве других, слаборазвитых, но занозистых из-за своей ущербности стран вроде Эстонии или Латвии.

      Russky, втиснутый между камней, сдавленный между ними и накатившейся на него бедой, сидел, мрачно попыхивая сорняк, и как бы чего-то ждал, может, чуда. А сумерки сгустились, и океан уже не выглядел праздным, танцующим свой гордый танец для прохаживающихся по берегу беспечных людей, он почернел, отделившись далёкой тёмной тенью от зрителей, как будто уйдя в себя и став недоступным для глаз, закрывшись от толпы тёмным занавесом. И только Russky, один на один со своими мыслями, обречённый на скорый конец, словно окаменев, смотрел на океан через пелену воды, хлеставшей с небес. Смешавшись со стихией, он уже не чувствовал боли и холода, тоска отступала, на их место приходила твёрдая решимость закончить всё это, и как можно быстрей. Уйти в воду, сползти, как талый снег, по крыше, стать свободным и, может быть, встретить лишь небольшой упрек за грешки от Всевышнего. Но откуда-то с неба до Russky донесся шум турбины, и внезапно возник, ослепляя его, луч прожектора вертолёта, зависшего над ним.

      О чертовщинка! Откуда они взялись, бродяги. Патрульный вертик on duty23. А по волнорезу, осторожно прыгая по камням, уже надвигались на него тени. Всмотревшись, Russky понял по их бренчащей металлом экипировке и вспышкам фонариков, что это менты, как-то